Солнце внутри - [12]

– К чему готов? – испугался я.

– Готов вместить в себя идею! Готов стать моим учеником! Преемником, если так хочешь!

– Учеником? – зацепился я за понятное слово и слегка расстроился. Ассоциации с ним были не самые отрадные.

– Да! Но не бойся! Никаких оценок, нудных уроков и контрольных, – заверил меня Барон. – Все, что от тебя требуется, – это всего-навсего твоя душа!

– Душа?!

Я уже начинал сам себе казаться полоумным, но не мог перестать отзываться эхом на ключевые слова Барона. Сказать, что я был смущен, было не сказать ничего.

– Ладно, оставь душу себе, так и быть, – согласился не на шутку возбудившийся Барон. – Мне нужны только твое доверие и твое безоговорочное подчинение.

– Под… – начал я, но взял себя в руки и перезагрузил вопрос. – Простите, но я не совсем понимаю, что вы от меня хотите.

Широкими шагами Барон обошел диван и встал по другую сторону журнального столика, так что мне тоже пришлось развернуться.

– Я не хочу, а предлагаю! – воздел руки к потолку Барон. – Я предлагаю тебе тайну! Секрет! Разве этого недостаточно, чтобы броситься к моим ногам и благодарить меня?

Я смотрел на него все тем же озадаченным взглядом, хотя слова «тайна» и «секрет» уже серьезно заинтриговали меня и побороли нарастающую мнительность.

– Что ты хочешь? – раздраженно вздохнул Барон и упер кулаки в бока. – Жизнь в страхе или без?

– Без, – дыхнул я.

– Ты хочешь быть рабом или королем?

– Королем, – улыбнулся я блаженно.

– Подчиняться или подчинять?

Я почесал за ухом.

– Ты хочешь подчинять, – подсказал Барон.

– Подчинять, – кивнул я покорно.

– Так вот знаешь, в чем самая великая тайна? Как всего этого достичь?

– Какая? – прошептал я с круглыми глазами, и в ладонях моих защекотало.

Зависла драматичная пауза. Воздух в гостиной загустел и побагровел.

– Нет, – вдруг поник Барон.

От напряжения и разочарования я покрылся холодным потом. Воздух вновь стал прозрачным.

– Сперва надо рассказать тебе о моих исследованиях, а то ты ничего не поймешь, – сказал Барон.

С маячащей на руке Виртуэллой он прошел к своему дивану и плавно опустился на него.

– Слезь, – дернул он локтем, и птица перепрыгнула на подлокотник.

– Знаешь, – вздохнул Барон и потер глаза двумя пальцами, – в тот момент, когда я понял, что смерть – это цель всего человечества, а время – путь, ведущий к ней, я стал пристально всматриваться в окружающих меня взрослых. Вот они пьют чай, болтают и смеются, с важным видом уходят на работу – с замученным приходят, вот безмятежно спят или лежат на диване… Одним словом, живут свою более-менее скучную жизнь. Иногда веселясь, чаще скучая или злясь… Но я не находил намеков на то отчаяние, которое казалось мне неотъемлемым фоном жизни того, кто знает, что умрет. Что каждая минута, каждая секунда, каждый шаг, движение и даже мысль приближают его к смерти. Понимаешь? Как они могли оставаться безразличными к этому? Именно это мне виделось в их поведении. Безразличие…

Барон вновь взялся за свою сигару, втянул дым и кратко глянул на меня, словно только что вспомнив о моем присутствии. Я еле заметно кивнул в знак того, что я еще не совсем отключился.

– Потом когда-то я додумался до того, – продолжил Барон, обращаясь к внимательно слушавшей его Виртуэлле, – что это примерно то же безразличие, которое наступает через некоторое время после потери какого-нибудь родного человека. Или зверя. Или птицы, дорогая. Сначала тебе плохо, ты страдаешь, а потом эта боль все больше стирается, пока не превращается в то самое безразличие. И только иногда – когда слышишь, например, какой-то определенный запах или видишь что-то, связанное исключительно с этим человеком, – воспоминание боли вспыхивает так отчетливо, как раньше. И ты понимаешь, что именно тогда, в этой боли, и была жизнь, а теперь остались притупленность и отрешенность, именуемые светлой памятью.

Барон отвернулся от несколько заскучавшей Виртуэллы и провел пятерней сквозь свои густые белые волосы.

– И я тогда решил, что отрицание реальности, – бережно отложил он сигару на пепельницу, – все равно чего, времени или смерти, тоже не лучше страха. Вернее, это прямой результат этого страха. Мне такой вариант не подходил. Даже если по этому принципу жило все человечество. Это всего лишь значило, что все человечество состояло из рабов, неспособных даже увидеть своей подчиненности настоящему царю мира. Времени. Я не собирался быть рабом.

Барон пронзил меня требовательным взглядом, и я вздрогнул.

– Я… Я тоже не собираюсь быть рабом, – выговорил я неуверенно, как на допросе.

Барон кивнул по-королевски милостиво.

– Подай-ка мне птифур, – протянул он руку.

Догадавшись, что речь идет об одном из кулинарных изысков, я суетливо передвинул серебряный поднос к Барону.

– Благодарю. – Он ухватил маленький пестрый тортик двумя длинными пальцами и умело отправил его себе в рот, даже не задев усы. – Так вот, – продолжил Барон после того, как птифур выполнил свою миссию и был спущен в преисподнюю, – поняв, что я не раб, а король, я стал вести себя так, как мне виделось поведение истинного короля. Я поглощал сладости, дерзко обращался с прислугой и потакал всем своим желаниям. Надо сказать, что это развлечение продлилось пару месяцев, перед тем как прикрытый одеялом страх не вернулся с удвоенной силой.