Солнце в зрачках - [2]

— Домой. На улицу Свободы.

— А я туда же. Дом какой?

Анджей назвал дом.

— Марьгригорьевну Апраксину знаете?

— Марию Григорьевну? Они с моей матерью большими подругами были. В соседнем подъезде живёт…

— Я её внучка, — она широко улыбалась. — Неожиданно, правда? Можно, я пойду с вами?

— Неожиданно, — повторил он. — Ну что ж, пойдёмте. А сколько вам лет, Полина?

— Семнадцать. Тридцать первого восемнадцать будет. Бабушка говорит, что ей прямо-таки неприлично иметь такую взрослую внучку, — она рассмеялась. — Шутит, конечно. Она меня очень любит. Просто все говорят, что она очень молодо выглядит, моя бабушка… Это правда?

— Правда.

Она шла по заплаканной дорожке неслышно, точно не касаясь земли подошвами светлых кед. Слышен был только тихий стук трости, легонько щупавшей асфальт. Справа налево и обратно, как стрелка метронома, отсчитывая шаги и секунды.

Анджею чудилось, будто в воздухе веет едва уловимый аромат сирени — но нет, не может быть, на дворе ведь почти осень…

— Почему я раньше вас не видел?

— Я не здесь живу. У нас на Садовом квартира. И музыкальная школа всего через один дом, там же училище. А к бабушке я приезжаю всего раз в год, зато на месяц. Пока родители и сестра отдыхают… Я бы хотела, конечно, чаще с бабушкой видеться, но она не хочет к нам приезжать. И мама не хочет, чтобы она приезжала. Обычная история — бабушка считает, что заслужила лучшей невестки, а мама — что лучшей свекрови… Обычно, но всё равно грустно. Да?

Анджей неопределённо пожал плечами.

— Вам помочь…

— Да я сама перейду. О, как раз зелёный наш.

— Как вы…

— Слышу, как машины останавливаются. Ещё обычно — как люди идут.

Тросточка пересчитали полоски пешеходной "зебры" и благополучно застучала по тротуару.

— А я вспомнила, бабушка мне о вас рассказывала.

— В связи с чем, интересно?

— Чаще всего — вспоминая молодость. И зрелость. Вашей семье там довольно большая роль отведена. Она говорила, что вы бухгалтер в какой-то крупной фирме…

— Аудитор. В КПМГ. Это международная аудиторская компания. Замыкает "Большую Четвёрку". Ну, так называют четыре крупнейшие в мире компании, предоставляющие аудиторские и консалтинговые услуги…

Он осёкся — лицо рыжей стало отчего-то невероятно печальным.

— Наверное, это не лучшая…

— Грустно всё-таки.

— Что грустно?

— Вы же музыкальную школу закончили. И бабушка говорила, что вы рассказы писали, и у вас неплохо получалось. Их не печатали, конечно, но… А слушаю вас — и вижу действительно аудитора.

— Видите?

— Ну вот. Вы даже уточнили именно это, а не то, что я имею в виду, хотя именно это и не поняли…

Анджей смутился. Потом вдруг почувствовал раздражение.

— А я вижу, — сказала рыжая. — Да, я вижу. Только не так, как вы.

Дальше шли молча. Рыжая — думая о чём-то своём, Анджей — время от времени выражая свою досаду укоризненными взглядами, которых девушка всё равно не замечала. Наверное.

Метроном трости на девять ударов зазвучал гулче под арочной подворотней, ведущей во двор.

— Пришли, — уже у подъезда, поднявшись на первую ступеньку крыльца, сказал Анджей.

Она кивнула. Задумчиво убрала за ухо липнущую ко лбу медовую прядь — чуть не до плеч волнистые волосы успели пропитаться моросью насквозь.

— Почему вы выбрали эту работу? — спросила Полина. — Почему именно эту?

Анджей так и не успел до конца сунуть руку в карман, чтобы достать ключи.

— Работа не хуже других, — наконец ответил он. — Да нет, лучше, намного лучше. Это отличная работа. Многие хотели бы оказаться на моём месте.

— И вам она нравится?

— Что за вопрос? Конечно, нравится.

Рыжая внимательно смотрела на него. Нет, не смотрела, конечно…

Анджею не раз приходилось слышать слова "лучистые глаза", но в реальной жизни видеть таких глаз как-то не довелось. Глазам не свойственно лучиться — если только отражая свет солнечных или лунных лучей. Но её слепые, слепые глаза будто действительно светились внутренним, невероятно тёплым светом.

Девушка медленно кивнула, отвернулась вроде — но тут же обернулась через плечо.

— У вас ведь всё будет хорошо, правда?

— Что вы…

Но рыжая уже стучала тросточкой по асфальту, оставляя Анджея удивлённо смотреть ей вслед.

…а дома он будет пить виски, стуча донышком бутылки об стол, и "блэк лейбл" пойло от "Джонни Уокер", лизнув горлышко, будет соскальзывать вниз. Будет пить залпом и морщиться — он не переносит ничего крепче кагора и ненавидит скотч, но два стакана — проверенное средство, чтобы забыться.

"У вас всё будет хорошо, правда?"

И что эта рыжая хотела сказать?.. Хотя — будто так важно, что именно хотела сказать глупая семнадцатилетняя девочка… Нет. Не глупая. Может, блаженная слегка — но не глупая. А может, и не блаженная, просто семнадцатилетняя. Семнадцать лет — самый возраст для безобидных чудачеств… Потому что потом наступает восемнадцать — когда эти чудачества вдруг перестают казаться окружающим безобидными.

Но если всё равно — почему так хочется забыться?..

"И вам она нравится?"

…привычно приглушив свет настольной лампы, откинется назад, прямо поверх одеяла, с силой проведёт рукой по волосам, рассеянно задержит её на затылке — да так и оставит за головой…

Зачем она это сделала?