Солнце в крови. Том первый - [78]
Хадад взорвался и крикнул в трубку:
— Генерал, я брошу все к чертовой матери и уйду. Вы, израильтяне, бесчеловечны…
Марон-а-Рас пал.
Потери христиан ужасны. Террористы сфотографировались на захваченном у Шадиака танке. Снимок этот обошел всю западную печать как символ палестинской победы.
Через день в штаб Хадада приехал Шадиак. Он начал рассказывать о бое, но не выдержал и истерически разрыдался.
Хадад, как мог, успокаивал его: — Ливан нельзя спасти без крови. А ты, Шадиак, веди себя как мужчина.
11-го марта 1978 года группа террористов из организации Фатх, прибывшая на лодках из Ливана, захватила два автобуса на магистрали Хайфа — Тель-Авив. 37 пассажиров были убиты. 82 ранены. Таких ударов Израиль не испытывал уже давно.
14-го марта началась операция «Литани» — широкомасштабная военная акция, направленная на ликвидацию баз и опорных пунктов террористов на всей территории Южного Ливана до реки Литани. Операция эта привела к созданию зоны безопасности на Юге Ливана. Все христианские анклавы были теперь объединены под командованием Хадада, образовав мощный оборонный редут. Но это было единственным утешением в свете обрушившихся на него крупных неприятностей.
В соответствии с израильско-ливанским соглашением, достигнутым при американском посредничестве, в Южном Ливане дислоцируются чрезвычайные силы ООН. Они просто игнорировали майора-коллаборациониста и его анклавы, и Хадад возненавидел их на всю жизнь.
Более того, жалкая ливанская армия, давно ставшая сирийской марионеткой, должна занять все ключевые стратегические пункты в Южном Ливане.
Это удар по престижу Хадада. Даже командующий Северным округом Януш Бен-Галь, даже Рафуль, ставший уже начальником генштаба, не решаются сообщить майору, что произошло.
— Глупости, — взорвался Эзер Вейцман. — Вы что, дети?
Он сам позвонил Хададу и сухо проинформировал его о происшедшем.
Когда на следующий день Хадад приехал к Янушу в Метулу, на нем лица не было. Напрасно Януш пытался его успокоить и утешить.
Хадад сказал: «Ни один из этих сирийских жополизов не ступит на освобожденную мною ливанскую землю. Даже если мне придется разорвать союз с Израилем. Я ко всему готов».
Хадад уже достаточно силен, чтобы сдержать свое слово. Полк регулярной ливанской армии, попытавшийся проникнуть в контролируемый силами Хадада район, был разбит и отброшен с тяжелыми потерями. На этот раз Хадад поставил Израиль перед свершившимся фактом и перед выбором. Его расчет оказался верным. Израиль стал на сторону Хадада и теперь уже был с ним до конца.
И тогда на Хадада обрушился новый и, пожалуй, самый тяжкий удар.
Ливанское правительство объявило его вне закона. Он разжалован и заочно предан военному суду…
Через неделю после похорон Хадада Рафуль приехал в Мардж-Аюн. Терез встретила его в дверях, и он поцеловал руку этой маленькой храброй женщины. Подавая кофе, она вдруг сказала: «Рафуль, ты знаешь, что мой муж умер счастливым?»
Рафуль удивленно вскинул брови. Терез дала ему какой-то листок со словами:
— Это он получил за день до смерти.
Рафуль взял его и прочел: «Решением от 4 января 1984 года Верховный суд Ливана отменяет выдвинутые против майора Хадада обвинения, восстанавливает его во всех правах и возвращает ему его воинское звание».
Три жизни Ицхака Хофи
Ицхак Хофи
17-го июня 1977 года. Восемь утра. Премьер-министр Менахем Бегин работает в своем кабинете, просматривает бумаги, отчеты. Некоторые откладывает в сторону. Прочитав какую-то депешу, Бегин задумывается. Откидывается назад в мягком, столь привычном кресле, присланном сюда из их уютной квартирки заботливой Ализой.
Премьер-министр позволяет себе по утрам такую минуту полной расслабленности. Он еще не привык к этому кабинету, олицетворяющему высшую власть в стране. Всего лишь месяц назад Бегин, после трех десятилетий изнурительной оппозиционной борьбы, победил, наконец, идеологических противников, использовавших всю мощь государственного аппарата для дискредитации его и возглавляемого им движения.
И вот, народ отказал им в своем доверии. Ждать пришлось долго. Трудный путь он прошел, часто не видя впереди ни зги, изнемогая до губительной внутренней лихорадки.
Но сейчас он здесь. Пусть ему уже 64 года. Пусть сердцебиение и противный привкус во рту мешают спать по ночам. Ум его еще ясен, и работоспособность осталась прежней. Он еще может кое-что сделать ради торжества идеи, с юности овладевшей всеми его мыслями и чувствами.
Бегин поднял голову и посмотрел на фотографию — единственную, вывешенную по его распоряжению на этой стене. Лицо, в котором чувствуется нечто уверенное, характерное. Тяжелые усталые губы. Бегин вспомнил вождя, словно озаренного тайным светом собственного духа, и то, каким маленьким он чувствовал себя в его присутствии.
Вошел его секретарь, Иехиэль Кадишай, и доложил:
— Начальник Мосада.
Бегин встал навстречу посетителю. Он хорошо знал этого человека, но не встречался с ним с тех пор, как генерал-майор Ицхак Хофи снял мундир и возглавил израильскую разведывательную службу.
Круглое, похожее на подрумяненный блин лицо, мясистый нос, не имеющий ничего общего с классическими римскими, греческими или семитскими типами, живот, свободно нависающий над ремнем, какая-то округлость всех линий. Его можно было принять за бухгалтера, строительного подрядчика, за кого угодно, но не за генерала, и уж конечно, не за руководителя одной из самых эффективных разведок мира. Только глаза, выразительные, темные, спокойные, свидетельствовали о том, что внешность бывает обманчива.
