Солнце — крутой бог - [26]

Я выглядываю в зал, но папаши не видно. Я ищу его и обнаруживаю его затылок — он сидит спиной ко мне и прихлебывает кофе.

Я спокойно сажусь на свое место и заслоняюсь газетой. Глаза у меня большие и круглые. Я чувствую себя мистером Бином и жду только, когда вокруг все начнут ржать. Хотя ржать особенно не над чем. Вскоре не остается ни одного любителя кофе за пятьдесят, который бы украдкой не поглядывал на меня. Свихнуться можно! Нечто подобное, наверное, испытывал и Пер Гюнт в покоях Доврского Деда, когда на него глазели все тролли. Выбраться из этого немыслимого положения можно было, только пройдя мимо папаши. Миновать его столик я не мог.

Постепенно мне становится любопытно, чем он занят. Он явно нервничает. Я вспоминаю, что он ничего не упоминал о каких-нибудь делах, кроме обычных. Насколько я знаю, в эту минуту он должен находиться на репетиции и как раз работать над сценой, в которой Пер Гюнт попадает в покои Доврского Деда. В кафе ему, во всяком случае, делать нечего.

Похоже, что у папаши на душе неспокойно. Он пьет кофе. Курит и гасит окурок в пепельнице. Закуривает новую сигарету. Она ему тоже не по вкусу. Он гасит ее после трех затяжек. Пьет кофе и листает газету. Потом складывает газету и снова ее разворачивает. Так продолжается некоторое время. Только человек, у которого пошаливают нервы, ведет себя таким образом.

Наконец он смотрит на часы. Раз, другой. Подносит их к уху, разглядывает со всех сторон. Вертит газету, пьет кофе и собирается закурить еще одну сигарету. Очевидно, сигареты у него кончились, потому что он хлопает себя по карманам. Потом снова смотрит на часы и явно чертыхается про себя. После чего уходит.

Мой долг — проследить за ним. Я сметаю свое барахло в сумку и отправляюсь следом. Он спускается на эскалаторе, а я прячусь за двумя тетками с полными сумками. Папаша сворачивает на Стургата, я держусь поблизости. Он так напряжен, что не замечает ничего вокруг. Кажется, он собрался недалеко. Вот он переходит на другую сторону и сворачивает налево. Я присасываюсь к нему, как клещ. Настоящий Шерлок Холмс. Неожиданно папаша звонит в какую-то дверь. Домофон гудит, и папаша скрывается за дверью. Я пулей лечу к этому подъезду и вижу пятьдесят имен и звонков. Понять, куда он пошел, невозможно.

У меня возникает и расползается внутри противное чувство. Наверное, оно давно ждало своего часа. А теперь набросилось на меня с тыла и наполнило своей мерзостью мою башку. Он завел себе даму сердца, говорит голос.

— Нет! Пошел ты знаешь куда! — отмахиваюсь я. Но это звучит неубедительно.

— Он завел себе любовницу, — продолжает гнусный голос.

— Ври больше! — говорю я и все-таки верю ему.

— Разве он не должен быть сейчас на работе? — интересуется голос. — По-моему, его работа совсем в другом месте. Ты ничего не слышал об этом за завтраком? И, согласись, видок у него слишком нервный и виноватый.

— Катись к черту! — неуверенно говорю я. И во мне вспыхивает маленький опасный огонек. Неужели папаша завел себе дамочку? Нужно ли сказать об этом маме? То есть должен ли я это сделать? Должен ли кто-то — естественно, опять же бедный Адам — сказать маме, что ей надо начать войну против какой-то неизвестной телки?

— Разве это мое дело? — спрашиваю я себя.

— Неужели я должен в это соваться? — спрашиваю я себя и тащусь туда, где оставил велосипед.

И думаю, что, к сожалению, оба ответа будут положительными. Черт подери! Угораздило же меня так вляпаться!

— Это частица твоего летнего плана, — объясняет мне Солнце. Оно стоит на крыше одного из домов, прислонившись к дымовой трубе. Хорошо ему так стоять и смеяться. Не в его же семье возникли эти проблемы.

Я показываю ему средний палец, оно закатывает глаза и делает вид, будто в моем жесте ничего обидного для него не содержится.

Вообще-то я зол, как черт…

Я сердит.

Я в бешенстве.

Меня просто трясет от злости.

И направлена она на папашу.

О чем он думает, впутавшись черт знает во что? О чем он думает, так лопухнувшись перед мамашей? Но потом мне приходит в голову, что тут что-то не так. И я решаю выждать и узнать, чем все кончится.

Я жду. И пытаюсь соображать так, что мозг у меня трещит. Но ни одной здравой мысли в нем не появляется. Я жду чуть не весь день. Время идет. Я жду до обеда, время идет. Я жду, что папаша выйдет из дома. И он выходит. И теперь я жду, что мама задаст свой обычный вопрос о том, как прошел день. И он все расскажет.

— День прошел хорошо, — говорит он и рассказывает, как чертовски здорово прошел день. Но ни слом не упоминает о чем-либо, кроме того, что репетиции «Пера Гюнта» вообще-то идут кисло.

От злости я составляю целый список новых проклятий, которые здесь нельзя повторять, а то я получу от Солнца еще одну желтую карточку. Одно ясно: у папаши есть тайна. И открывать ее нам он не торопится. Возможно, это дамочка. Во всяком случае похоже на то.

Правда, это может быть и что-нибудь другое, но я боюсь дамочки. Любовницы. Какой-нибудь дуры, которой он решил заменить маму. Чужой тетки, которая въедет к нам и будет из кожи вон лезть, чтобы подружиться с Сёс и со мной. Обо мне-то ей лучше сразу забыть. Я буду на стороне мамы. Заметано! И пусть не надеется! Наверняка ее зовут Каролиной или как-нибудь в этом роде. Такое имя типично для идиоток.