Солнце красно поутру... - [60]

И еще есть в природе закон — жить только сильным. Сама жизнь ведет отбор. Не встретишь в лесах хилого зверя, не увидишь птицы с перебитым крылом. Все быстроногие, быстрокрылые. Не убежать худому, ослабшему лосю от волка. Здоровый спасется, даст достойное племя. А у волков как?

…В тихое морозное утро октября по лесу шли волки. Солнце играло на обледенелых стволах деревьев. Щурят звери глаза от лучистых бликов. Впереди, как всегда, матерые. Волчата к этому времени хорошо подросли и мало отличались от старых. Только шерсть была гуще да морды без единой царапины.

Далеко сзади брел тощий, грязный волчонок.

Миновав на угоре высокий лес, волки спустились в низину и еловой гривой направились к знакомому болоту. Шли цепочкой, никто не забегал вперед, не сбивался в сторону. Самый неуловимый звук хищники мгновенно засекали и, как по команде, враз останавливались. Чем ближе подходили к болоту, тем чаще стали их таинственные остановки. Собравшись в круг, звери недоверчиво оглядывали друг друга, подозрительно прощупывали глазами кусты, деревья. Замирал и больной волчонок, завидев остановившуюся семью.

Болезнь и голод медленно, но неотвратимо вершили свое дело. На обвисшей шкуре шерсть скаталась, четко проступили ребра. От волчьих обедов ему не доставалось даже обглоданной косточки. Только сунется, только даст о себе знать, здоровые волчата, а то и переярки набрасываются на него. А тут уж спасайся! Промедлишь — и задерут. День ото дня хирел отторгнутый от семьи волчонок. Самостоятельно он охотиться не умел да и боялся оторваться от выводка. А ненависть родичей к нему все возрастала. Теперь его преследовали уже только за то, что он попадался на глаза…

Выводок приблизился к болоту. С высоты крутого берега открылся вид маленькой тундры. Чахлый сосновый лес утопал в пахучих сфагновых мхах. Яркой позолотой горели заросли засыхающего багульника, там и тут, как паучьи лапы, вздымались вывороты корневищ. Волки спустились под яр и, минуя гнилые колодины, потянули в глубь болота.

Хрипло дыша, на берег взобрался волчонок. Устал, с парного языка срывались капли. Луч солнца скользнул по жарким сухим глазам. Волчонок прилег перевести дух.

На широкой поляне волки опять остановились, разошлись по краям, стали поглядывать назад. Не знал волчонок, что остановка эта для него была последней. Враждебным взглядом встретила его мать-волчица. Волчонок бросился обратно, но старший брат-переярок преградил ему путь. Поджав хвост, калека с жалобным визгом заметался по кругу. Неумолимый приговор громким рыком возвестил старый волк. Клацая зубами, стая подмяла волчонка…

Раненый зверь

Ночь не ночь в лесу для перепуганного зверя: земля колесом вертится! Сшибая дряхлые пни, подминая елочки, бежал медведь от страшного места. От ужасной боли в башке застило в глазах, а когда налетал на деревья, взвывал от боли и падал. Все медведю казалось, что его догоняют. Уже далеко осталось поле, лес гуще стал, а он все бежал. Прыгая через упавшую сосну, косолапый запнулся и грохнулся в заросли. Большой, грузный зверь обхватил лапами голову и забился в самую гущу малинника…

А ведь по-другому бы сложились у мишки дела. Последние дни отгуливался. Сыт, беззаботен был зверь. Под елью в яме берлогу выкладывал — спать готовился. Берлога старая, место знакомое — не первый год здесь медведь живет. Ходил в своем царстве хозяином, ревниво трущобы стерег. Или волк забредет мимоходом, или другой топотыга появится — узнает хозяин и выдворит незамедлительно.

Безмятежно и ровно жизнь протекала. В лесах было множество ягод, птицы всякой. Тешился мишка медом пчелиным, мышей ловил, слизняков жевал. Все, что в лесу росло и плодилось, было по вкусу медведю. Последние дни ходил на дальнее болото, клюкву, морошку ел да травку лечебную искал.

Есть у медведя свои болезни. Перед тем как завалиться в берлогу и по выходе весной из нее, он отыскивает известные ему одному травки да корешки и с жадностью их поедает. Плохо порой бывает от всякого зелья, бурлит и урчит в утробе, да в пользу это. Спокойно медведь зиму коротает, ничто его не тревожит.

Знал косолапый все тропинки в родном лесу, царствовал знатно. Весной, в половодье, рыбу в протоках ловил, летом пасся на травах. В летнюю пору не было ничего вкуснее для него сладких, сочных стеблей борщевика. Но если случалась крупнее добыча — и тут не плошал. Завалит сохатого, забросает ветками и, когда туша протухнет, пирует неделю. Припахивающее мясо — лакомое блюдо медведей.

Вот и с лошадью это же сделать хотел, да беда приспела нежданно-негаданно.

Осень проходила. Это было видно и по коротким серым дням, и по оголенным лесам, и по скучному безмолвию, охватившему природу. «Поздно-о-о», — все чаще слышалось в усталых вздохах ветров. Улетели перелетные птицы, угомонились, ушли с глаз, готовясь к зиме, звери. Теперь не слышно даже тех тревожных, прощальных криков птиц, какими был наполнен звенящий осенний воздух в последние дни отлета.

В стаи сбились тетерева. Летают они над убранными полями, усыпают высокие березы и закрайки пашен.

Взматерели глухариные выводки, стали пугливы. Очень осторожно выходят они по вечерам на овсяные выкосы пособирать оставшиеся в полосе зерна.