Солнце красно поутру... - [41]

Валя вымыла посуду, составила порядочком под скамейкой и легла. Ей опять стало хуже. Вот ведь какая, хоть бы раз призналась, что болеет! И не хнычет, и не жалуется. А что болеет, это все видят.

Нина воткнула иголку с ниткой в рукав телогрейки, отложила работу. Высыпала из бумажного кулька остатки сушеной малины в кружку, залила кипятком.

— Вот запарится, и выпей. И больше не вставать! — сказала Вале.

Надо бы дать ей какого-нибудь лекарства, а какого! Аспирин кончился, в сумке остались таблетки с незнакомыми названиями.

— Самое главное — не вставай, — Нина укрыла Валю вторым одеялом. — Вот хорошо прогреешься — и все как рукой снимет…

Нина снова взялась за телогрейку, зашила разорванный рукав, оделась и вышла.

Небо совсем очистилось от туч и сделалось какое-то зеленое, непривычное. Нина еще не видела над Кваркушем чистого неба. Одна за другой, будто лампочки на сумеречной улице, вспыхивали звезды. И тоже непривычные — низкие, яркие, с фиолетовыми лучами. В такую ночь жизнь не затихает. Где-то в лесной стороне воркуют горлицы, в густом оттаявшем тальнике тонко пересвистываются корольки, над сырым лугом стремительно падают бекасы, звучно вибрируя жесткими перышками хвоста.

Тихий звон перекатывается по логам и взгорьям от звуков, рождающихся в теплой, светлой ночи.

Но что там? Вдруг заревели и, вскакивая, затопали в сарае телята. Глухой, утробный рев… Совсем не так орут, когда голодные. Кто-то их потревожил.

Нина пулей влетела в избушку.

— Медведь пришел!

Ребята оторопело заморгали.

— Чего смотрите, к сараю бежать надо!

— Ага, надо… — растерянно согласился Гриша-младший. Он уже засыпал и, разбуженный криком, спросонья подумал, что Нина обращается к нему одному. Гриша покрутил взлохмаченной головой, остановил взгляд на гвозде, торчащем из стены, досадливо протянул:

— Эх, кабы ружье…

— Кабы, кабы! — передразнил Миша Калач. — С палками айда!

И тут все опомнились, всполошились, похватали чьи попало одежки, шапки.

В избушке остались Наташа и Валя. Когда стихли голоса, Наташа торопливо взяла лежавший у печки толстый кривой сук, сунула в дверную скобу и села к Вале, подобрав ноги, зажав меж колен похолодевшие руки.

— Вот… Не залезет…

Нина шла впереди. Чуть сзади — Витя с топором наготове, Петя с рогатиной. Следом тесным, нестройным отрядом двигались остальные — с палками, как с пиками наперевес.

Нине казалось: медведь уже давно там, за изгородью, и жестоко расправляется с телятами. Она никогда не видела взаправдашнего медведя, у нее мертвело все внутри только от ожидания встречи с ним. Но она шла и не подавала виду, что боится, старалась, как это уже не раз ей удавалось, побороть страх. Ведь за ней шли, на нее смотрели ребята. Поверни она — и повернут они. А так поступают одни трусы. Она здесь за старшую, она за все и отвечает…

Остановились возле загона. Телята по-прежнему на все голоса дико ревели, метались. Витя Пенкин сделал несколько шагов вдоль изгороди, заглянул за просевший противоположный угол сарая. Подал знак Пете, чтобы тот с группой ребят обходил загон с тыла. Петя расставил ребят, как на облаве, наказал смотреть в оба и в случае чего колотить палками по пряслам. Сам прошел к дневному медвежьему следу, к лазейке в изгороди. Здесь присел за смородиновый куст, подняв над головой, как копье, тяжелую рогатину…

Скрипнула жердь — кто-то из Витиной группы перелезал изгородь. Еще раз скрипнула. И вдруг… — это Петя уже видел как в кошмарном, неправдоподобном сне! — вдруг что-то ухнуло под низким навесом, от сарая стремительно отделилась темная туша и, как танк, все сокрушая на своем пути, ринулась в его сторону! Раскатисто сгрохала опрокинутая изгородь, пулеметной очередью рассыпались предупредительные удары палок, больно цапнул по сердцу чей-то пронзительный крик.

Зверь, подобно летучему смерчу, возник перед самым кустом! Петя успел увидеть широколобую башку с прижатыми ушами, раскрытую горячую пасть, исторгающую тяжкий парной храп, дремуче блеснувшие глаза. Беда казалась неотвратимой, и раздумывать было некогда. Сильно выметнувшись вперед, Петя ударил рогатиной…

Вот тебе и неповоротливый зверь! И кто только придумал, что, нападая, медведи встают на задние лапы?

Но об этом Петя размышлял позднее. Когда все прошло, когда все успокоились. А теперь… Теперь он лежал и старался вспомнить, что произошло. Почему он лежит, почему его окружили ребята? Тихо тукало в висках, онемело правое плечо. Петя пошевелил рукой, нащупал гладко обтесанную палку. Такое знакомое что-то… Поднял — обломок рогатины! И все вспомнил.

— Где медведь?

— Удрал.

Нина и Витя помогли Пете встать. Еще раз осмотрели всего, потрогали руки, ноги.

— Где болит?

— Плечо вот… как не мое. — И увидели на рукаве кровь. — А больше… больше не знаю…

Перехватив растерянный Петин взгляд, Витя объяснил:

— Это не твоя кровь, не бойся. Медвежья… А за то, что плечо болит, скажи спасибо Грише-старшему.

…Гриша стоял у прясел немного левее куста, за которым укрылся Петя. Только отоптал под собой снег — глядь, прямо во весь дух мчится медведь! Гриша — в сторону. Поздно! Удар в бок сбил его, и Гриша закричал…