Солнце клана Скорта - [8]

Рокко одарил Немую тремя детьми: Доменико, Джузеппе и Кармелой. Жители Монтепуччио теперь его почти не видели. Он разбойничал на дорогах, все больше расширяя зону своей деятельности. Возвращался на свою ферму ночью. И тогда можно было видеть, что в ее окнах горят свечи. Слышать смех и шум застолья. Это длилось несколько дней, потом снова там воцарялась тишина. В деревню Рокко никогда не спускался. Не один раз ходили слухи, будто он умер или арестован, но рождение очередного ребенка опровергало это. Рокко был жив-здоров. Доказательством тому служили хождение Немой за покупками и их дети, которые бегали по улицам старой деревни. Рокко был там, но как бы тенью. Иногда какие-то чужаки проезжали через деревню, молча, без единого слова. Они ехали впереди вереницы мулов, нагруженных ящиками и товарами. Все эти богатства стекались к огромному молчаливому владению наверху холма и там разгружались. Рокко еще был там, да, потому что именно он принимал эти караваны с награбленным товаром.

Для детей Скорта самым приятным времяпрепровождением была беготня в деревне. Но они были как бы приговорены к своего рода учтивому карантину. С ними говорили как можно реже. Деревенским детям запрещали играть с ними. Сколько раз матери Монтепуччио внушали своим чадам: «Ты не должен играть с этими детьми», а если ребенок наивно спрашивал почему, ему отвечали: «Они Маскалдзоне». Трое малышей в конце концов смирились с этим. Они заметили, что каждый раз, когда кто-нибудь из детей подходил к ним, желая поиграть с ними, откуда-то тут же появлялась женщина и, дав ребенку пощечину, за руку уволакивала его, вопя при этом: «Паскудник, что тебе было сказано?», и он в слезах уходил. Поэтому они играли только вчетвером.

Единственного ребенка, который не обходил их стороной, звали Раффаэле, но все называли его уменьшительным именем Фелучче. Он был сыном рыбаков, из самой бедной семьи Монтепуччио. Раффаэле подружился с детьми Скорта и, несмотря на запрет своих родителей, не покидал их. Каждый вечер, когда он возвращался домой, его отец спрашивал, с кем он был, и каждый вечер он отвечал: «Со своими друзьями». И тогда каждый вечер отец колотил его, проклиная небо, которое послало ему такого дурака-сына. Когда отца не было дома, тот же вопрос задавала мать. И била еще сильнее. Так он держался месяц. Каждый вечер взбучка. Но у малыша было доброе сердце, и ему казалось немыслимым проводить дни не со своими друзьями. Через месяц родители, устав наказывать его, перестали задавать ему вопросы. Они поставили на сыне крест, решив, что им уже нечего ждать от своего потомка. С тех пор мать называла его не иначе как «негодяй». За столом она говорила ему: «Эй, негодяй, передай мне хлеб», и говорила это не в шутку, не из желания посмеяться, а всерьез. Этот ребенок был потерян для нее, и лучше всего было относиться к нему так, словно он уже вовсе не ее сын.

* * *

Как-то в феврале 1928 года Рокко появился на базарной площади. В сопровождении Немой и своих троих детей. Все одетые по-воскресному. Это явление повергло деревню в шок. Уже давным-давно никто не видел Рокко. Сейчас это был мужчина, шагнувший за пятьдесят. Еще крепкий. С красивой седеющей бородой, скрывающей его впалые щеки. Но взгляд его был все тот же. Он и раньше иногда бывал какой-то лихорадочный. На Рокко был дорогой элегантный костюм. Весь день он провел в деревне. Переходил из одного кафе в другое. Не отказывался от угощения, когда ему предлагали. Выслушивал просьбы, с которыми к нему обращались. Он выглядел спокойным, и, казалось, ничего не осталось от его былого презрения к Монтепуччио. Рокко был здесь, переходил от стойки к стойке, и все вдруг пришли к мысли, что такой человек, пожалуй, мог бы быть хорошим мэром.

День быстро пришел к концу. По каменной мостовой площади начал постукивать дождик. Семья Скорта снова поднялась в свои владения, оставив жителей деревни до бесконечности обсуждать это неожиданное появление. Когда наступила ночь, дождь припустил вовсю. Стало холодно, море заволновалось. Его волны наползали на скалы.

Дон Джорджо поужинал картофельным супом. Он тоже уже постарел. Согнулся. Работы, которые он так любил — вскапывать свою землю, выполнять плотницкие работы в церкви, — эти работы, физический труд, в котором он находил умиротворение, теперь стали недоступны ему. Он очень похудел. Словно смерть, перед тем как забрать людей, считает нужным сделать их легче. Это был уже старик, но его прихожане еще доверяли ему свои тела и души, и они все до одного, если б услышали весть о замене отца Дзампанелли, просто в сердцах плюнули бы.

В дверь церкви постучали. Дон Джорджо вздрогнул. Сначала он подумал, что ослышался, — может, это дождь стучит, — но стук становился все более настойчивым. Он встал с постели, решив, что его, должно быть, пришли звать к умирающему.

Перед ним стоял вымокший с ног до головы Рокко Скорта. Дон Джорджо застыл, разглядывая этого человека и отмечая про себя, до какой степени прошедшие годы изменили его черты. Он узнал его, но хотел рассмотреть, как поработало над ним время, — так тщательно обычно рассматривают работу ювелира.