Солнце и смерть. Диалогические исследования - [147]
Второе. Говорить о философии как о жизнерадостной науке начал вовсе не Ф. Ницше, а М. Монтень. Под следующими его словами с удовольствием подписался бы не только Ницше, но и Слотердайк: «Странное дело, но в наш век философия, даже для людей мыслящих, всего лишь пустое слово, которое, в сущности, ничего не означает; она не находит себе применения и не имеет никакой ценности ни в чьих-либо глазах, ни на деле. Полагаю, что причина этого – бесконечные словопрения, в которых она погрязла»[305].
Эти слова, которые звучат удивительно актуально – особенно в современной России, – Монтень сказал еще в XVI веке. Что не может не наполнять нашу душу надеждой. Кому-то может сегодня казаться, что для философии наступили последние времена, что она окончательно побеждена позитивизмом, что она никогда еще не казалась такой бесполезной. Однако подобные времена на протяжении двадцати шести веков ее существования уже бывали. И после XVI века, о котором вел речь Монтень, она снова расцвела пышным цветом.
Расцвет этот Монтень предвидел, но связывал его с непременным условием – философия должна превратиться в науку жизнерадостную: «Глубоко ошибаются те, кто изображает ее недоступной для детей, с нахмуренным челом, с большими косматыми бровями, внушающей страх. Кто напялил на нее эту обманчивую маску, такую тусклую и отвратительную? На деле же не сыскать ничего другого столь милого, бодрого, радостного, чуть было не сказал – шаловливого. Философия призывает только к празднествам и веселью. Если пред вами нечто печальное и унылое – значит, философии тут нет и в помине… Но так как тем мнимым философам, о которых я говорю, не удалось познакомиться с этой высшею добродетелью, прекрасной, торжествующей, любвеобильной, кроткой, но вместе с тем и мужественной, питающей непримиримую ненависть к злобе, неудовольствию, страху и гнету, имеющей своим путеводителем природу, а спутниками – счастье и наслаждение, то, по своей слабости, они придумали этот глупый и ни на что не похожий образ: унылую, сварливую, привередливую, угрожающую, злобную добродетель, и водрузили ее на уединенной скале, среди терниев, превратив ее в пугало, устрашающее род человеческий» [306].
Слотердайк – непосредственный продолжатель Монтеня и Ницше. Несмотря на окружающую его духовную чуму, он верит в то, что к победе над ней человечество приведет жизнерадостная философия.
Похоже, именно этот проект и был реализован Слотердайком в «Сферах». Там нет недостатка ни в цветах, ни в соловьях, ни в обезьянках. Но самое главное – там есть дух Возрождения, как его понимает Слотердайк.
По его мнению, суть этого явления – вовсе не в возрождении чего-то почившего в бозе. Эта суть куда более прозаична. Она схвачена уже в «Декамероне» Дж. Боккаччо. Наш современник, который, как ни одно поколение прежде, учился понемногу, чему-нибудь и как-нибудь, помнит все неточно и считает «Декамерон» сборником каких-то малоприличных анекдотов. Во всяком случае, он вспоминает, что именно так трактовали эту книгу суровые социалистические педагоги-наставники, чем создавали ей невероятную рекламу среди учеников.
А между тем «Декамерон» вовсе не описывал собрание беззаботных весельчаков, развлекающих друг друга анекдотами. Рассказывание новелл было единственным способом выжить: ведь действие, описываемое в книге, происходило во время чумы.
Без чумы не было бы ни «Декамерона», ни Возрождения.
Так говорил Слотердайк.
В окружении чумы и смерти, в обстановке краха всей предшествующей культуры семь молодых женщин и трое молодых мужчин, прекрасно воспитанные и изысканные, заперлись от терпящего крах мира в церкви Санта-Мария-Новелла, чтобы посвятить себя ре-анимации, то есть возвращению себе души и утраченной радости жизни.
«Декамерон» доказывает простую истину, с усвоения которой началось Возрождение: в условиях, когда выказали свое бессилие наука и религия, мораль и закон, спасительным средством оказывается успешная повседневность, удача при нехитрых жизненных предприятиях.
О чем рассказывают молодые люди свои новеллы?
Об удачно провернутом деле, об искусно устроенном свидании, которое принесло настоящую радость, – именно это Слотердайк называет «открытием ментальной иммунной системы». Говоря проще, посредством простых и хороших жизненных новостей разум обеспечивает себе невосприимчивость от заразы из враждебного и пагубного окружающего мира.
Новеллы «Декамерона» становятся квазиевангелием Возрождения: при наличии беспросветно-темных вестей из окружающего мира они играют роль «благих вестей», «хороших новостей», сулящих спасение. Как тонко замечает Слотердайк, после «Декамерона» человек перестает нуждаться в доказательствах бытия Бога. До сих пор средневековый человек, чтобы обрести уверенность в жизни, выстраивал силлогизмы, пятью способами доказывал, что Бог существует и что Он совершенен. Затем, исходя из того, что человек есть образ и подобие Бога, он допускал, что тоже чего-нибудь стоит.
«Декамерон» доказывает то же самое, но куда проще. У людей вообще едва ли не все удачно получается, в новеллах только хорошие новости.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.
Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].
Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.
Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.
Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.