Солнце и смерть. Диалогические исследования - [120]

Нельзя ли сказать, когда началось время «нулевых» путешествий? Я вспоминаю Йохена Герца[266] и других художников, которые уже не садились в поезд или самолет сами, а отправляли в путешествие только свой билет. «Мир, – констатировал Альфред де Виньи[267], – сморщился донельзя благодаря нашим знаниям». Современная техника убивает пространство – в предшествующих диалогах мы говорили об этом более подробно. То, что дело идет к этому, предчувствовал Генрих Гейне, а также де Квинси[268]. Еще в 1795 году Ксаверию Местру[269] потребовалось сорок два дня, чтобы совершить «Путешествие вокруг моей комнаты». Никто из путешествовавших поэтов XX века не выразил свое неприятие состояний возбуждения, вызываемых внешними впечатлениями, так явно, как это сделал Реймон Руссель. Прибыв в Китай, он так и остался в своем спальном вагоне и не покидал его: столь радикально он отвергал всякое влияние путевых впечатлений на творчество писателя. Руссель, а также Блез Сандрар[270] – правда, по несколько иным мотивам – советовали во время путешествий закрывать глаза.

П. С.: К группе этих апатичных людей и антиимпрессионистов принадлежит герой книги Жюля Верна «Вокруг света за 80 дней» Филеас Фогг, который принял твердое решение не испытывать никаких переживаний во время своего кругосветного путешествия. И он тоже представляет собой наглядное воплощение расточительного движения впустую, которое создает современное представление о свободе. Но за принципом взрыва в цилиндре мотора стоит, как уже было сказано, открытие некой эссенции-сущности. Мы на повседневном языке обычно называем ее бензином, но было бы более удовлетворительно в философском плане, если бы мы и на немецком языке использовали <применительно к горючему> выражение «эссенция», как это делают французы, – чтобы не заслонять философского смысла [271]. Разумеется, никто не против того, чтобы лишний раз выразить свое уважение к господину Бенцу[272], но все же в этом названии горючего материала заложен персональный оттенок звучания, а это – не дело. Слово «бензин» звучит недопустимо антропоморфно – это так же нелепо, как если бы ядерное топливо называли оппенгеймерином[273].

Понятие «эссенция» в современном применении содержит в себе больше, чем выражает традиционная философская семантика. Оно указывает на то, что в нынешние времена мы понимаем материю эссенциально <как нечто существенное>, если она предоставляет в наше распоряжение легко активируемую энергию. В этом смысле бензин и уран – это прототипические эссенции нашего времени. В обоих случаях налицо представление, будто эссенциальная, сущностная материя готова работать нам на благо. Едва ли люди осознают, насколько глубоко заходит связь между бензином и свободой, – можно было бы сказать иначе: между энергией, которую можно расточать, и самореализацией. Взрывать энергетическую эссенцию – это, собственно, означает – развивать субстанцию как субъект.

Это можно прояснить, приведя такое соображение об истории староевропейского понятия свободы. В разные времена свобода означала очень разное. У греков eleutheria подразумевает право отдельных людей или целых народов жить в соответствии с их pátrioi nómoi, c обычаями отцов. Она, следовательно, подразумевает в первую очередь, защищенность от господства чужих и от имперских притязаний внешних сил. Сюда же относится и применение мускульной силы – только для свободных действий и движений, например, для прогулок по горам и для гимнастических упражнений, но никогда – для напряженного рабского труда.

В средневековом мире понятие «свобода» имело несколько значений. Одним пользовались теологи, чтобы выразить liberum arbitrum, свободу воли, дабы сказать таким образом о метафизической привилегии человека – быть образом и подобием бога, но, сверх того, и указать на испорченность человеческой натуры. Ведь свобода в августиновской традиции – это всегда свобода, употребляемая во зло, способность грешить и бунтовать против добра. Человек свободен выбирать дурное – и лишь после этого следует некоторая доля коммуникативной свободы, которая позволяет прийти к согласию и примирению. Наряду с этим средневековье знает юридическое и политическое понятие libertas, которое выражает свободу от каких-либо обязанностей, – то, что мы сегодня называем привилегией или особыми правами. Быть свободным – значит в данном случае быть хозяином самому себе и не быть вынужденным повиноваться другим. Здесь слышны отзвуки представлений о жизни, свойственных феодальной знати. Типичные ситуации – свобода дуэлей и властное восседание на тронах и лошадиных спинах.

И наконец, в Новое время мы употребляем понятие свободы, чтобы выразить центральные мотивы вновь завоеванного активистского самопознания, прежде всего – способность быть инициатором новых предприятий или автором оригинальных художественных произведений. Теперь в понятии свободы закодированы инициативность и свобода художественного выражения. Этот оборот заряжен сильными агрессивными и экспансионистскими коннотациями. Он обозначает притязание на то, чтобы не быть бессильным и не быть привязанным к своему клочку земли, а если говорить без «не», позитивно – то право на разворачивание своих сил. Повседневная формула свободы – это мобильность, или жизнь с размахом, она начинает толковаться как основное право.