Солнце - это еще не все - [4]

Стук в дверь заставил ее отойти от плиты.

– А! Доброе утро, Мак! Чудесный день, не так ли? – заискивающе сказала она, виновато вспоминая про цветы под раковиной.

– Здрасьте.

Старый Мак не любил лишних слов. Лиз как-то сказала, что он пребывает в чудесном безмолвии мира цветов.

– Письмо. От Младшего Мака. Лиз, – разрубил он фразу на три куска.

Элис неохотно взяла протянутое письмо.

– Хорошо, Мак. Я отдам ей за завтраком.

Он пошел к двери, а когда она сказала:

– Я потом объясню вам, что нужно будет сделать.

Он обернулся и поднес палец к шляпе.

Его худое лицо морщила улыбка, смягчая резкость его лаконичных ответов.

– Впрочем, какой смысл объяснять ему, что, на мой взгляд, нужно было бы сделать, – проворчала себе под нос Элис. – Люди могут думать, будто это мой сад, но Старый Мак так не думает.

Они наняли его еще в тридцатых годах на полную неделю, и с тех пор почти ничто не изменилось: только волосы у него поседели, плечи сгорбились, и работал он у них теперь всего три дня в неделю, получая за половину прежней работы вдвое больше. Мартин объяснял ей, что три фунта в день вовсе не такая большая плата садовнику, если учесть рост стоимости жизни, но ей это казалось чем-то вопиющим.

Она повертела в пальцах конверт. Нацарапано «Лиз» – и ничего больше. Почерк Младшего Мака всегда ее раздражал. И не только почерк, но и он сам. Учится на медицинском факультете! Теперь кто угодно может стать кем угодно! Что бы сказала мама, узнай она, что детское знакомство ее внучки с сыном садовника превратится в студенческую дружбу?

Наверное, обвинила бы во всем ее, Элис, – ведь это она позволила им играть вместе, когда сын Старого Мака воевал на Новой Гвинее. Но тогда это было для нее каким-то утешением, потому что Редж служил в одной роте с отцом Младшего Мака, и наверное, они обменивались новостями, которые получали из дома.

Но к чему думать об этом? Времена переменились, и от нее тут ничего не зависит.

Элис опустила конверт в карман своего голубого нейлонового комбинезона. Это письмо испортило ей так хорошо начавшееся утро.

Она сняла кофточку, выключила кипящую кофеварку, достала тарелки с овсянкой и блюдо грудинки с печенкой из духовки, вышла в холл и крикнула:

– Идите, дорогие! Завтрак готов!

Она подождала ответного возгласа из спальни Мартина и вопля отчаяния из спальни Лиз.

Наливая кипяток в чайничек с заваркой, она услышала, как они сбегают по лестнице. Когда их голоса раздались в столовой, она открыла соединительное окошко, выставила за пего две тарелки с овсянкой, весело крикнув: «Кушать подано!», потом внесла в столовую поднос и заняла свое место в конце стола. Они молча начали завтракать.

Элис нравилось это молчание. Оно соединяло их, тогда как слова так часто их разъединяли. Ей нравилось ощущение семейной близости, которое возвращало ее к дням детства.

Завтрак в «Лаврах» был средоточием того мирка, в котором семья Белфордов прожила восемьдесят лет: большой стол кедрового дерева, покрытый жесткой скатертью из дамасского полотна, уставленный узорчатым дултоновским фарфором и тяжелым серебром прошлого века. Мартин во главе стола в кедровом кресле, в котором сиживал когда-то его дед, машинально ел овсянку, не отрывая взгляда от «Сидней морнинг геральд».

Лиз, сидевшая напротив большого окна-фонаря, подцепляла ложкой овсянку по краям тарелки и оставляла в центре нетронутый островок сливок и жженого сахара, с помощью которых Элис все еще надеялась победить ее худобу.

Элис в величественном кресле их бабушки накладывала ломтики хлеба в тостер, а лицо их матери глядело на них с большой фотографии над каминной полкой, и уголки ее губ были вздернуты в вечной улыбке, которая не была улыбкой.

Мартин был похож на нее. Он унаследовал этот маленький рот со вздернутыми уголками, который придавал ему добродушный вид, даже когда он сердился.

Глаза Элис с нежностью остановились на его лице, которое на фотографиях, где он был снят в мантии и парике, выглядело таким костлявым и суровым, но теперь казалось добрым и приветливым, словно его кости размягчались, когда он совлекал с себя облачение законника.

Лиз зябко поежилась:

– Сегодня тут просто морг какой-то!

Элис сказала сухо:

– Я включила калорифер за десять минут до того, как вы спустились, если не раньше.

– Эту столетнюю промозглость способна уничтожить только доменная печь!

Голос Элис повысился на один тон:

– По-моему, тут жарко. Просто вы, нынешняя молодежь, ходите почти раздетыми. Никакого шерстяного белья, юбка выше колен и сапоги до колен. Более безобразной моды я не видела. – Она критически оглядела племянницу. – Вот обкорнала волосы и ходишь теперь, как Рыжий Меггс.

Лиз сгорбила плечи.

– И все-таки это очень холодная комната.

– Это очень уютная комната, и я ее люблю, – выдвинул свой обычный аргумент Мартин.

Лиз ухмыльнулась в его сторону.

– Дело вкуса. Но ты не можешь отрицать, что она всегда выглядит так, словно ее приготовили для банкета в честь лорда-мэра.

– Когда была жива твоя прабабушка, здесь один раз был дан банкет в честь лорда-мэра, – сухо сказала Элис.

Лиз засмеялась.

– Готова спорить, это был просто местный мэр, повышенный в чине легендой. Но даже если так, в комнате от этого не теплее. Не понимаю, почему мы не можем установить нормальное отопление, как Мандели.