Солнце далеко - [5]

— Люди думают, что мы сами не знаем, чего хотим. В ротах недовольство, — промолвил наконец Гвозден, протирая ладонью слезящиеся от дыма глаза.

— Им бы только поговорить! Знаю я солдатскую логику. На войне и повара думают: хорошо, мол, генералам — они не моют котлов, — оборвал его Уча.

Павле, как сквозь сон, уловил слова Гвоздена. Да, выходит, штаб не знает, чего хочет. И как бы отвечая на его мысль, Уча процедил:

— Солдат не должен иметь досуга. Тогда он не станет размышлять о делах штаба. Он должен быть всегда занят. От безделья солдат ржавеет, как лемех под дождем.

Открылась дверь. Часовой ввел двух молодых крестьян, засыпанных снегом. Это были верные люди. Смущенно поздоровавшись, они сели к огню. Напуганные четническим террором, крестьяне спешили сообщить штабу обо всех самых страшных событиях. Между прочим, они рассказали, будто мельники на Мораве каждое утро сбрасывают с плотин в воду трупы зарезанных мужчин и женщин.

Павле не очень-то верил этим крестьянам. Но все же у него мурашки пошли по телу. За Моравой, на левом берегу, стояло его родное село. Теперь там хозяйничают четники, убивают людей, сбрасывают их в реку. Перед его глазами возникли страшные картины. Вот около мельничной плотины застрял в ветвях тополя труп. Волны, как водорослями, играют его волосами, голова у него болтается, из перерезанного горла течет зеленоватая вода. Морозный туман стелется над рекой. Побелевший от муки мельник подплывает на лодке и подталкивает шестом труп, пока его не уносит течение. Кто знает?.. Он так давно не имел никаких вестей от своих; до сих пор он, казалось, даже не думал о них.

Сегодня утром, рассказывали крестьяне, по селам объявили приказ немецкого командования: каждый, кто поддерживает связь с партизанами, будет расстрелян, дом его сожгут, а семью бросят в лагерь. Потом они сообщили еще, что Учу и Павле оценили в пятьдесят тысяч, командиров в двадцать пять, а «простых» партизан в десять тысяч динаров каждого. Услышав это, Павле оторвался от своих мыслей и подошел поближе к крестьянам.

Громко рассмеявшись, Уча грубо пошутил. Гвозден задумчиво глядел в огонь. Наконец, крестьяне, сказали, что поместить раненых в селе негде. Уча долго еще беседовал с ними, стараясь вселить в них бодрость. Они принужденно поддакивали. Потом они ушли, пообещав снова прийти в указанное место. Члены штаба остались одни.

Все молчали. Павле то и дело вынимал из кармана часы. Иногда он даже и не смотрел на них, а только шептал что-то в свои тонкие густые усы. Он все еще надеялся, что связной Йован придет.

У него созрел уже план действий. Но он понимал, что гораздо лучше, если план предложит партийное руководство. Это будет означать, что сейчас, когда отряд переживает самые тяжелые за все время своего существования невзгоды, именно партийное руководство берет на себя ответственность за его дальнейшую судьбу. Гвозден уселся на перевернутое корытце и помешивал угли в очаге; Уча рассматривал карту, то придвигая ее к огню, то отодвигая и нанося на нее легкие штрихи карандашом.

— Ну что ж, товарищи, что будем делать? — сказал наконец Павле, отодвигаясь от огня в тень. — Ждать Йована и директиву Брки уже нет смысла. Сегодня ночью нам нужно решить, что будет с отрядом. А ты как думаешь, Уча?

Большие черные глаза Учи сверкнули, но, встретившись с вопросительным и настойчивым взглядом Павле, он спокойно опустил их на карту. Только пальцы, теребившие край испачканной, потрепанной карты, выдавали его волнение. Он помолчал немного и ответил, стараясь сохранить хладнокровие:

— В основном ты мое мнение знаешь. Сегодня я еще больше, чем вчера, настаиваю на нем. Я думал весь день. Если мы решим иначе — нас полностью уничтожат. Ну, а ты что предлагаешь? Ведь не думаешь же ты, что нам следует поступить так, как ты предлагал вчера?

— Нет, думаю! И вот почему…

И Павле неторопливо и обстоятельно изложил свой план. Он считал, что отряд можно спасти от разгрома только в том случае, если его разделить на две группы, которые пробьются с Ястребца и по двум направлениям двинутся к Копаонику и Шумадии [7].

Павле был уверен, что этим маневром они смогут ускользнуть от немцев.

— То, что ты предлагаешь, — просто авантюра, — уверенно сказал Уча.

— Да почему ты так говоришь? Что с тобой сегодня? У тебя, друг, нервы пошаливают. Речь идет о том — быть или не быть отряду, и это зависит только от нас троих, а ты… — Голос Павле задрожал от гнева.

— Я поступаю, как должен поступать человек в моей шкуре. Сейчас я объясню тебе, почему считаю твой план авантюрой. — Уча помолчал, видимо подбирая факты и изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, хотя это и плохо ему удавалось. — Впрочем, здесь нет никакой философии. Поход с плохо вооруженными, полубосыми людьми по такому снегу в незнакомые районы, в глубокий тыл врага, битком набитый немецкими гарнизонами и отрядами четников, настоящая авантюра. Самоубийство! Я твердо убежден, что единственный выход для нас — остаться на Ястребце.

Уча говорил долго и уверенно: из всех присутствующих он считал себя самым компетентным в военных делах. Опустив глаза и перебирая пряди своих густых темных волос, Павле слушал, охваченный самыми черными предчувствиями. Первый раз он и Уча полностью разошлись в мнениях по военным вопросам.