Солнце далеко - [25]

Павле задумчиво его слушал.

— И большинство думает так, как ты, Малиша? — осторожно спросил он.

— Не знаю точно, но все, с кем я говорил, думают так же, как я.

— А ведь это не дело, Машо, — то, что ты говоришь. Партизаны не имеют права так думать. Вот четники, те заботятся только о себе и своем доме, поэтому им нет дела до свободы. А мы, коммунисты, сражаемся за весь народ.

— Хорошо, мы коммунисты, но нас еще мало, товарищ Павле. Не можем же мы всюду поспеть, — грустно произнес Малиша и задумался.

Павле было холодно. Он молча встал, обдумывая, что сказать пареньку.

— А правда, товарищ Павле, что на нас идет сто тысяч оккупантов? — робко спросил Малиша. — Откуда же у них такая армия?

— Почему сто тысяч? Кто тебе сказал?

— Все говорят. А я думаю: если они против нашего отряда такую армию двинут, сколько же им нужно для всей Боснии? И что тогда останется у них для русских? Ведь русские тогда легко их побьют. А вот нам конец придет… Очень силен этот Гитлер, — заключил Малиша, словно разговаривая с самим собой.

— Силен еще, но это уже ненадолго… — Павле остановился. Ему хотелось найти слова, чтобы успокоить и согреть испуганное сердечко, но таких слов у него в словаре не было. Как разъяснить мальчугану, за что льется кровь, орошая половину земного шара? Как заставить его сейчас, в дни поражений, поверить в победу? Нет, таких слов в эту минуту Павле найти не смог. А будничных, каждодневных он говорить не хотел. И поэтому, помолчав, он только спросил:

— Тебе страшно, Машо?

— Не за себя.

Павле показалось, что он понял молчание Малиши и его задумчивый взгляд, и он вдруг произнес:

— Малиша, хочешь домой?

— Домой?.. Что я буду делать дома?

— Тебе будет слишком трудно с нами. Положение сейчас тяжелое. Иди теперь домой, а, если же очень захочется, весной вернешься.

— Неужели ты хочешь, чтобы я ушел, товарищ Павле? Что же я, дезертир? Я нисколько не боюсь за свою жизнь. Я не трус, товарищ Павле!

— Ты должен уйти домой. Приказываю тебе! Никакой ты не дезертир, — сказал Павле, считая себя ответственным за жизнь мальчика и твердо решив отослать его.

— Да не пойду я! Чего ты привязался ко мне?.. — начал Малиша и, не докончив, всхлипнул.

— Машо, товарищ мой, я люблю тебя! Ты замечательный партизан. Но послушай меня, приходи, когда окончится наступление.

— Я не убегу! Я не хочу, чтобы мне все говорили — трус!

Малиша еле сдерживался, чтобы не заплакать. Павле было жаль его и досадно, что он начал этот разговор.

— Хорошо, Малиша, идем! Мы достаточно поговорили, — сурово сказал Павле, и они вместе направились к отряду.

10

Сначала в морозной мгле гор разнесся хриплый злобный лай Молнии и тотчас же замер в глубокой долине реки.

Пес визжал, разгребая лапами снег, который комками летел в лицо Павле и Николе. Они сидели на правом фланге засады, скорчившись, за поваленным буком. Не только Павле, но все партизаны чувствовали, что эта засада решает судьбу отряда. Если все будет удачно, они смогут залечить раны после вчерашнего поражения, добыть новые боеприпасы, понять, какой из двух предложенных планов должен быть принят. Комиссар считал, что эта засада откроет им путь к долгому маршу. Командир надеялся загладить свою вчерашнюю неудачу и доказать, что только. в родных горах они могут с успехом бить немцев.

— Идут, — шепнул Никола.

— Ничего не слышно. Не давай ему лаять, уведи куда-нибудь, — ответил Павле.

— Идут, точно! Молния всегда чует немца.

Дрожь охватила Павле. Окоченевшими пальцами он нащупал оружие.

Никола и Малиша, сидевшие рядом, тоже взялись за оружие. Станко приподнял ручной пулемет и еще глубже воткнул в снег сошки.

Несколько минут царила полная тишина. Потом снова, еще злей и яростней, залаяла Молния. Никола протянул руку и погладил пса по спине.

— Выдаст нас… Никола, возьми его, черт бы его побрал! — шепнул Павле. «Если нас обнаружат — все погибло!» — чуть не сказал он, но удержался.

— Молчи, молчи, Молния! — нежно шептал Малиша.

Над ними раздался ответный лай, и две чужие собаки кинулись к ним.

Молния затихла.

— Немецкие?

— Конечно!

— Что делать?

— Если бросятся на нас — стрелять. Это твоя псина во всем виновата! Вот ты и решай теперь, что нам делать, — сердито говорил Павле, сам не зная, как быть, если на них набросятся специально обученные собаки. Что делать: стрелять или нет? Если нападут, нельзя не стрелять, а выстрелить — значит раскрыть засаду.

Никола тоже не знал, что делать. «Неужели Молния принесет нам несчастье?» — думал он, волнуясь.

Немецкие псы быстро приближались. Лай их несся со скоростью ветра.

— Ну что, доволен? Будешь еще таскать с собой эту дворнягу! Я первый убью ее, так и знай! — с досадой проговорил Станко.

Вражеские собаки были уже совсем близко, даже в темноте можно было ясно различить два мчащихся темных клубка. Вдруг Молния оскалила зубы, взвизгнула, словно ее укусили, и, выскочив из-за укрытия, бросилась навстречу мчащимся псам.

— Кончено! — прошептал Павле.

— Молния! — простонал Никола, заскрипев зубами.

Собаки встретились, и начался бой.

Все с трудом перевели дух. Но даже Павле тревожила судьба Молнии. Ему, как и всем остальным, казалось, что в эту минуту все зависит именно от собаки.