Солнца Скорпиона - [19]

Покамест я ни разу не видел ни зорок, ни вавов — великолепных верховых животных Сегестеса. Магнаты ездили на шестиногих зверях, сильно похожих на пугливых мулов, с тупыми мордами, злыми глазами, острыми ушами и голубовато-серыми шкурами, поросшими редкими и жесткими волосами, которые магнаты подстригали и умащивали. Я гадал, насколько они пригодны в кавалерии; шестиногий аллюр должен быть неуклюж и неудобен для всадника. Всадники не пользовались копьями, полагаясь на свои длинные мечи. Я видел мало свидетельств применения луков, и в этих случаях неизменно использовались стандартные луки — короткие и прямые. Ни изогнутых составных луков, из каких стреляли мои кланнеры, ни больших английских тисовых луков в Магдаге не попадалось. Те верховые животные — сектриксы — казались мне хорошими крепкими зверьми, хотя я сомневался в их выносливости. Кроме того, по моей оценке они были не достаточно высокими в холке, чтобы обеспечить кланнеру желанный простор для размаха секиры или палаша.

Я все больше и больше видел в Магдаге не более чем огромную стройплощадку. Невольники и рабочие, а иногда и свободные ремесленники жили в своих крошечных лачугах из соломы, дранки или глиняных кирпичей, которые лепились к стенам возводимых и украшаемых ими громадных зданий. Эти здания содержали огромное богатство — массы золотых листов, инкрустации, акры драгоценных камней, порфира, чемзита, халцедонов и резной кости, каласбрюна, мраморных плит с прожилками и без — сиявшее на солнце. А внутри похожих на лабиринты районов, где под тенью этого богатства, среди грязи и вони, собирались рабы, был только глиняный кирпич, глина, неотесанный камень и ничтожное количество дерева стурм. Контраст между великолепием и ужасающей нищетой был ещё более разительным, чем на моей родной Земле в конце восемнадцатого века.

Внутри «нахаловки» располагалась своего рода ничейная территория. Стражники не желали туда соваться иначе как с такими силами, которые могли без труда сокрушить любое сопротивление. Так они и поступали время от времени, выгоняя отлынивающих от работы, ибо многие рабы искали убежища в «нахаловке».

Именно Генал и уведомил меня о самом последнем заговоре.

После двухдневного отдыха мы шли по лабиринту переулков и дворов, связывавших и разделявших хибарки и бараки рабов. Мы убрали приличное число стражников, и реакция на это оказалась как обычно резкой. Над нашими бригадами, подчиненными Пугнарсесу и нескольким другим надсмотрщикам, поставили нового начальника стражи. Злобность этого человека стала притчей во языцех. Он уже успел до смерти засечь подругу Нагхана. С разодранной до костей спины несчастной женщины текла ручьями кровь, плоть и кожа свисали полосатыми колечками. Намечалось убить этого надзирателя — некого Венгарда, магната второго класса, — и весь его взвод, а потом совершить побег и захватить в порту галеру — любую галеру, в любом порту.

— Не нравится мне это, Генал, — сказал я.

— Мне тоже, — он ссутулил плечи.

Мы направлялись к месту изготовления кирпичей, окруженные невольниками и рабочими. Я сознавал, как мало знаю о внутренних заговорах, которые должны непрерывно порождаться подобным положением. В этой клоаке должны были обитать тысячи банд, кланов, сект, группировок грабителей, преступников, извращенцев и шантажистов. Этот самый последний по времени бунт желал возглавить некий фрисл, по имени Фоллон. Я недолюбливал фрислов. Они не были настоящими людьми. Да, верно, у них были две руки и две ноги, но их лица слишком походили на кошачьи морды — усатые, мохнатые, узкоглазые и с клыками во рту. Кроме того, именно фрислы в свое время украли у меня Делию и продали в рабство в Зеникке, когда меня перенесли на тот пляж в далеком Сегестесе.

— Теперь под началом у Венгарда, как у магната второго класса, есть стражники-чулики, — заметил я.

— Да, — согласился Генал. — Но фрислы — исконные враги чуликов, кроме тех случаев, когда их нанимает в солдаты один и тот же хозяин.

— А кто чуликам не враг? — беззаботно отозвался я, не желая продолжать разговор. Я был уверен, что Звездные Владыки не желают моего вмешательства в намечавшийся бунт, почти наверняка обреченный на неудачу.

— Фоллон, фрисл, дал мне знать, а теперь и напрямую меня спросил: присоединимся ли мы — и в особенности его интересовало, поскольку ты здесь чужак: присоединишься ли ты?

— Нет.

Я думал, что на этом и делу конец.

Повсюду вокруг нас продолжались шум, гудение, вонь, сопровождавшие нескончаемый труд. Работа, работа и ещё раз работа — под плетью и кнутом, под балассовой палкой. И мы работали, работали и работали — рабочие и невольники. Мы работали.

Фоллон подкатился ко мне во время единственного за день перерыва, когда солнца стояли прямо в зените. Его косматая морда с ощетинившимися усами выглядела довольно подлой.

— Ты, Писец. Мы видели, как ты дрался. Ты нам нужен.

В «нахаловке» постоянно случаются драки и потасовки, и мне, как чужаку, пришлось внушить своим товарищам поневоле, что со мной шутки плохи. Доказывая это, я расшиб несколько черепов, и Фоллон-фрисл не упустил случая взять это на заметку.