Соленый клочок суши - [125]

Я не большой любитель долгих прощаний и вечеринок, где все накачиваются ромом и распускают сопли. От этого всем только тяжелей. Икс-Ней понимал это лучше прочих – это ведь он научил меня упорству и терпению. Мы ехали по острову в тишине. Икс-Ней всегда был немногословен и не обладал пороком хвастаться и приукрашивать свои приключения, свойственным гринго. Когда мы подъехали к мысу Орлика и взглянули поверх могилы Клеопатры на океан, его мудрость снова восхитила меня. Я неожиданно заплакал – такое часто бывало последний месяц. Минутная слабость. Потом вытер глаза, высморкался и, несколько раз глубоко вздохнув, успокоился.

– Дружище, – сказал Икс-Ней. – Горе похоже на кильватерную струю за лодкой. Начинается огромной волной, которая следует за тобой по пятам и может тебя поглотить, если вдруг перестанешь двигаться вперед. Но если будешь продолжать движение, большая кильватерная струя в итоге рассеется. Воды твоей жизни снова станут спокойными, и тогда воспоминание о тех, кто ушел, начнет сиять так же ярко и так же долго, как звезды у тебя над головой.

Где-то между волнами горя и небом, полным сияющих воспоминаний, моя жизнь внезапно обрела здравый смысл. Я попрощался со своим старым другом и повернул лошадь к берегу.

Свое последнее утро на Кайо-Локо я предпочел провести в одиночестве и половить рыбу на острове Удачи. Это местечко нашли мы с Дайвером и пока держали в секрете от остальных. Утром я порыбачу, потом встречусь с «Лукрецией», мы втащим мой новый маленький ялик на борт, и я отправлюсь в свой новый дом на Ки-Уэст.

Океан был плоский, как блин, и путешествие через бухту Аклинс заняло чуть больше двух часов. Проплывая мимо Рыбных Отмелей, я заметил то, что поначалу принял за масляную пленку. Может, виновато сияние утреннего солнца или то, что я не спал всю прошлую ночь, но, к моему изумлению, пленка оказалась огромным косяком альбул в устье канала. Их буквально гнала к мелководью, как стадо коров, стая лимонных акул. Заостренные спинные плавники явно свидетельствовали о том, что они полностью окружили косяк. Пока они гнали альбул вперед, пара дельфинов собирала отбившихся и напуганных отставших внезапными, быстрыми выпадами. Сколько времени я провел на море, а никогда не видел, чтобы акулы и дельфины охотились вместе. Это знак. Впереди меня ждет необычный день.

Я давно уже не спал на пляже при дневном свете, но сказывалось действие бессонной ночи. Настало время немного вздремнуть, да и рыбачить можно будет только около одиннадцати.

Я нашел подходящее местечко для лагеря под защитой норфолкских сосен, бросавших одеяло тени на песок, собрал плавник и скорлупу кокосовых орехов в кучу, запалил небольшой костер и натянул гамак под двумя соснами. Легкий бриз разносил дым по лагерю, не подпуская слепней и мошек. Удочки я подготовил заранее, а лодку пришвартовал.

Прежде чем устроиться на ночлег, я взял маску и трубку и решил посмотреть, что творится в канале. Мелководье над отмелями незаметно перетекало в глубокий канал, минуя на своем пути большую клумбу «черепашьей травы», где я подобрал две раковины на завтрак.

Я плавал в неподвижной воде. В терминах пищевой цепи это как попасть в одну из закусочных вдалеке от проторенных дорог. Отлив – лента жидкого конвейера, подающая более слабых пловцов прямо на стол сонму созданий, в ожидании притаившихся возле устья канала. Мне потребовалась всего пара минут, чтобы различить длинные темные тени в десятке футов подо мной, курсирующие по дну.

Я насчитал двадцать рыбин, многие из которых тянули больше чем на сотню фунтов. Как только течение усилится, они поднимутся к поверхности. Значит, у меня есть два часа. Я поплыл назад к берегу, вытерся и бросился в гамак.

Я лежал в гамаке, смотрел на лунный серп в голубом небе – и вдруг осознал свое место в этом загадочном мире. Я покачивался в гамаке, а Земля кружилась, как гигантский гироскоп, летя по своей орбите вокруг солнца. Там, за синевой, двигались вместе с нами далекие невидимые планеты и Млечный Путь.

В школе это почему-то никогда не казалось таким грандиозным и таинственным. Может, стоит изучать астрономию не только через гигантские телескопы, но и с гамаков на безлюдном берегу? Чем раньше в жизни мы поймем, что мы часть чего-то волшебного и таинственного, тем лучше.

С этими мыслями я и уснул.

Несколько часов спустя меня разбудили люди, говорившие на каком-то неведомом языке. Мне потребовалось несколько минут, чтобы сообразить, что голоса доносились не из моего сна, а из открытого океана, и язык, который я слышу, – французский. Перевернувшись в гамаке, я увидел в канале прекрасный кеч футов тридцать пять в длину – он тащил на буксире небольшой тендер. Паруса были выставлены умело, и темно-зеленое судно мягко скользило по неподвижной морской глади. У грот-мачты находилось приподнятое основание выкрашенной в белый рубки с двумя иллюминаторами. Судно вверх по течению осторожно вел один-единственный матрос в желтой зюйдвестке.

Я был поражен красотой корабля и постановкой парусов. Кроме того, я как никогда был признателен за то, что кто бы его ни вел, этот кеч вторгся в мое тайное рыбацкое местечко на парусах, а не на моторе. Шум двигателя был бы равносилен фейерверку для моих тарпонов.