Солёные брызги - [4]

— Странное название для города… Больше подходит для кладбища…

Он промолчал, показывая, что разговор закончен…

— Ну ладно… Располагайся… Если что нужно, — говори мне. Моя каюта, — палубой ниже. Меня зовут Олег. Я второй помощник. Приходи в гости. Две недели до Бремерхаффена. А потом, — неделя до Мурманска… Привыкай. Осваивайся. И не вешай нос, — всякое бывает… Хотя, конечно, если честно, — тебе не позавидуешь…

Парень снова посмотрел в иллюминатор, прислонился лбом к стеклу, и закрыл глаза, дав понять, что хочет остаться один…

…Пять шагов по коридору…

Прямо, и сразу налево, — дверь….

…Удар ладони, — и штормовые задрайки разведены. Ему понадобилось меньше минуты, чтобы выбежать на шлюпочную палубу…

Он подскочил к краю борта, ловко перемахнул через релинги, и лихорадочно обернулся… Убедившись, что за спиной никого нет, глубоко вдохнул, и шагнул в чёрную бездну…

Осенняя тёмная вода ласково и мягко, как сына, приняла его, и сомкнулась над головой, радостно салютуя миллионами солёных брызг…

* * *

…«Сергей Коршунов» уже второй месяц стоял под арестом в Новой Шотландии … В середине девяностых Россия продолжала мучительно, ценой страшных потерь и ошибок, выходить из затяжного кризиса. Проблемы Отечества настигали нас повсюду. Здесь, — на канадской земле, мы пытались решать их самостоятельно. Получалось, если честно, — не очень…

…«Старшему помощнику пройти в каюту капитана !», — прозвучало по судовому циркуляру.

— Олег Вадимыч, познакомься, — кивнул мастер, представляя мне пожилого человека.

— Здравствуйте…

— Добрый день… Берестов… Вениамин Львович , — Улыбнулся он, и

протянул ладонь для рукопожатия.

Бывший сотрудник «СовМорФрахта», а ныне, — добропорядочный канадский гражданин, выглядел вполне респектабельно и сыто. На причале поблёскивал боками роскошный «Oldsmobil», а на лощёном лице его хозяина, здесь, — в капитанской каюте, была заметна умиротворённость, и барская снисходительность. По всему было видно, что он очень доволен собой, и своей жизнью…

«Вениамин Львович, пользуясь старыми связями, хочет помочь руководству компании в нашем освобождении из–под ареста…», — пояснил капитан.

«Да — да…» — Подхватил тот оживившись, — «Но я хотел познакомиться с вами не по этому…»

— Слушаю вас …

Он прищурил взгляд, и спросил, —

— Скажите, Олег, вы были в девяносто втором в составе экипажа капитана

Димитрова?

— Да… На «Железноводске»…

Я был вторым помощником у Николая Васильевича… А что?

Берестов, глядя с упрёком, осуждающе покачал головой, —

— Я готовил служебную записку на лишение Димитрова капитанского звания… И экспертное заключение…

— Как? Так это вы?

«А что вы удивляетесь, молодой человек !?» — Он профессионально налил металлом голос, поднялся с кресла, и продолжал менторским тоном, —

— Димитров покинул место падения человека за борт, прекрасно осознавая свои действия, и их дальнейшие последствия для себя!

— После кабинетных разбирательств, и лишения диплома, у Николая

Васильевича был инсульт…

— Он нарушил Кодекс Торгового Мореплавания СССР! —

Оборвал он меня, чеканя фразы, и нервно понизив голос до шепота, добавил:

— Вы это понимаете ?!

Респектабельность и лоск слетели с его лица. Передо мной стоял чинуша, с белёсыми поросячьими ресницами… Благополучный, упитанный, казённый, всегда правый во всём, и непереносимо отвратительный в этой своей всегдашней правоте…

Тщательно подбирая слова, я попытался донести до его вспотевшего розового лба то, как «созревало» капитанское решение:

«…Стеснённые условия плавания… Мелководье… Течение… Сумерки… Мы объявили тревогу, но не могли долго находиться на фарватере… С якоря сорвало… На борту было шестьдесят человек… Именно поэтому капитан не стал рисковать судном и экипажем… Мы доложили Береговой Охране, указав предполагаемое место падения… И только получив их разрешение, покинули бухту…»

— Да–а–а… Ладно! — Неожиданно успокоился Берестов, вспомнив, что он теперь частное лицо, и к тому же иностранный гражданин, имеющий к флотским проблемам прошлого весьма условное отношение.

Так же быстро выйдя из роли высокопоставленного советского чиновника, как и войдя в неё, он весело спросил:

— А вы, кстати, знаете судьбу «вашего» репатрианта?

— Демченко… Демченко Иван, — вспомнил я имя.

— Может быть и так… Не знаком…

— И как же его судьба? — С надеждой спросил я.

Вениамин Львович усмехнулся, и нежно взглянул на украшенное дорогими часами запястье, —

— Судьба «не получилась»… И не должна была…

— Опять депортировали?

— Ну что вы, Олег! Это было бы уже слишком!

— Он всё же остался в Канаде?

Берестов улыбнулся, и театрально закивал:

«Остался–остался… Через неделю течением вынесло на камни, а тело обнаружил патрульный катер. Вы же разрубили его винтом почти пополам! От плеча до пояса… И перемололи, как на мясорубке…»

«…У нас насадка… Винт… С поворотной насадкой…» — отрешённо пробормотал я, с ужасом представив на мгновение, — что произошло с Иваном под корпусом «Железноводска» тем страшным вечером.

— Вот — вот! — Кивнул Берестов, — И я говорю… Были проблемы

с экспертизой и опознанием. Там же, в Малгрейве и похоронили…

На тюремном кладбище… Могила с номером, — без имени…