Солдаты удачи - [21]

Один из них открыл бутылку, и послышалось бульканье. Потом выпил другой, потом был счастливый смех, потом проявления нежных чувств, потом один голубой перевернул другого на живот, и они начали. Им было так хорошо, было столько любви, что мне противно было убивать их, честное слово. Пора! Мы с Ван Рейсом метнулись одновременно. Я по рукоятку всадил нож в верхнего, и он умер без звука. Так всегда бывает, если все сделано правильно. Нижний успел вскрикнуть, прежде чем Ван Рейс вдавил его лицо в грязь и вогнал нож в горло. Оба были вполне мертвые, но для гарантии мы добавили им по удару. Пока все хорошо — если никто не слышал крика. Крик’был не особо сильный, и, пока мы лежали с оружием на изготовку, пир в лагере шел своим чередом.

Я встал, убрал нож и щелкнул пальцами — сигнал к продолжению движения. Дальше все шло без приключений, и скоро мы вышли к противоположной стороне лагеря. Достаточно близко, чтобы чувствовать запах костра, слышать отдельные голоса или звук разбиваемой о камень бутылки.

Спустя несколько минут, лежа под прикрытием деревьев, окружавших лагерь, мы уже могли их видеть.

Этих подонков было не меньше полусотни. Одни были совершенно пьяны, другие подходили к кондиции, но многие держались нормально. Я взялся считать, и у меня получилось, что более тридцати из них выглядели достаточно трезвыми, чтобы владеть автоматом. Всё лучше, чем пятьдесят, но всё равно для нас это будет не пикник, подумал я.

На краю лагеря стояли три старых грузовика. Я очень надеялся, что хотя бы один из них останется после боя в целости и сохранности. Господи, все ноги у меня были в мозолях, а мне еще хотелось вернуться в Солсбери. Я вначале с удивлением посмотрел на палатку по другую сторону костра, но удивление рассеялось, когда из нее вышли три кубинца в форме, как у Фиделя, а за ними — высокий хмурый черный, который не мог не быть Гвандой. У него было пышное «афро» и неопрятная борода — точно по описанию майора. В руке он держал бутылку и орал как сумасшедший. Он выкрикивал угрозы на английском, очень хорошем английском, и только один кубинец, как будто, понимал его.

Было очевидно, что «полковник» очень разгневан на своих латиноамериканских коллег. Я дал знак, что, мол, подождем еще несколько минут. Гванда, вне себя от бешенства и больше чем слегка пьяный, вопил что-то насчет вторжения.

ГЛАВА V

В ярком свете костра бросалась в глаза прекрасно сшитая форма «полковника», выкроенная в английском стиле. Она была покрыта пятнами пота, грязи и, возможно, крови, потому что Гванда любил подержать в руках пангу. В глазах у него был дикий блеск, лицо подергивалось от бушевавших в нем эмоций. На голове с трудом держалась фуражка типа той, какую носил фельдмаршал Геринг, и такая грязная, будто об нее разбивали яйца.

Голос «полковника» производил впечатление даже теперь, когда был искажен яростью. У него был самый низкий бас и английское произношение, даже слишком английское. Он говорил как актер, играющий английского сановника старых времен. Но в этом человеке не было ничего смешного. С расстояния в полных сорок футов я чувствовал угрозу, исходившую от него, власть, которую он имел над этими людьми. В те дни, когда он был сержантом родезийской армии, его белые начальники, возможно, посмеивались над ним. Еще бы: черный сержант, мечтающий о славе, работающий с пластинками, чтобы улучшить произношение, копающийся в книгах, чтобы набраться ума.

Теперь в Гванде не было ничего смешного. Он доказал это белому правительству в Солсбери за несколько месяцев войны. Там настолько хорошо это поняли, что решили свернуть шею этому сильному и властному человеку. Я почувствовал, что кубинцы тоже боятся его. Можно было войти в их положение — я тоже не любил бы его на их месте, но у меня сейчас в руках был такой серьезный аргумент в споре с ним, как R-1, и настало время или убить его, или доставить к майору.

Кубинец, который говорил по-английски, был, несомненно, главой «советнической» миссии. Он был лет на пятнадцать старше других «фиделистас». Я посчитал его за полковника или, минимум, за майора. За полковника я принимал его по возрасту, а так — попробуй, различи офицеров в кубинской армии: у них нет офицерских знаков различия. Старшему из кубинцев было лет сорок, другим — лет по двадцать пять. Старший был невысок и полноват, но в хорошей спортивной форме, иначе его не послали бы в Африку. У него были седые волосы и густые черные усы, в зубах он держал такую толстую сигару, как у самого Фиделя. Два других кубинских офицера, если они были таковыми, смахивали на близнецов: оба худощавые, маленькие и щеголеватые в своих зеленых маскировочных костюмах.

Старший пытался урезонить Гванду. Я не слышал, что он говорил, потому что его голос тонул в мощном басе Гванды. Гванда сделал глоток из бутылки и продолжил тираду, размахивая перед лицом кубинца кулаком:

— Говорю вам, что надо немедленно начинать наступление Чего вы ждете? Пока вы строите свои проклятые планы, а потом планы на основе прежних планов, Солсбери вербует все новых и новых наемников. На американцев все больше и больше давят, чтобы они выдвинули ультиматум Советскому Союзу и подтвердили его демонстрацией силы. Вы, кубинцы, должны лучше понимать, что может означать американский ультиматум. Кеннеди сказал им, что их ожидает, если они не уберут свои ракеты из вашей страны. Что будет — скажи, если можешь, — поступи они таким же образом здесь? Не будьте идиотами. Они дали пасть Анголе, потому что не были готовы к новой войне сразу после Вьетнама. Американцы знают, что, если падет Родезия, падет и Южная Африка. Они не допустят этого, если вовремя спохватятся.