Солдаты удачи - [2]

— Я служил со многими вашими — ребята что надо! Возможно, для вас, американцев, Вьетнам был страшной заварухой, но для Родезии, мы все это потом поймем, он был даром Божьим.

Да, в Родезии любят профессиональных военных из Америки. Даже таксист, родезийский гражданин с белфастским выговором, поведал мне, какой я желанный гость в его стране. Это был один из тех необузданных типов, каких в Родезии много. Он убеждал меня, что Родезия — весьма законопослушная страна, даже несмотря на разгул терроризма и войну. И я готов был поверить в это, когда увидел чистенькие, украшенные цветами улицы Солсбери. Солсбери — маленький город, движение там небольшое, но я обратил внимание, как все горожане, черные и белые, терпеливо дожидаются зеленого света светофора, а таксисты не гоняют по городу в поисках пассажира, как это бывает в Нью-Йорке

Я вышел из здания аэропорта вслед за двумя британскими наемниками и взял следующее после них такси. За рулем был тот самый ирландец из Белфаста. Господи, неужели он когда-нибудь был ирландцем? Целебные ирландские туманы придали его коже розоватый оттенок, а родезийское солнце добавило свою долю красного, добрый же черный «гиннес» сформировал у него талию, как у мешка с картошкой. Он не обратился ко мне с идиотским приветствием, какие в ходу у ирландцев в голливудских фильмах, а повернулся на сиденье, протянул свою мохнатую лапу и произнес:

— Хорошо, что ты на нашей стороне, парень!

Я пожал его руку и сказал «спасибо», но не «спасибо, Пэдди», потому что микки[2] терпеть этого не могут.

— Клянусь, я бы все отдал, чтобы быть там, куда ты держишь путь, сказал он.

— Ты имеешь в виду штаб армии?

— Не только, — продолжал белфастец. — То, что ты направляешься в штаб армии за контрактом, я понял сразу, по твоему виду. — Его тон стал конфиденциальным. — На такой работе, как у меня, учишься распознавать человека с первого взгляда. И даже знать, возьмут человека или нет. Эх, посмотрел бы ты на ребят, которых я вожу в штаб! Всех форм и размеров, говорят на всех языках. Конечно, все они считают, что крепки, как быки, но многие отсеиваются после первого же вопроса офицера-вербовщика.

Ирландец мастерски вел машину по чистеньким улицам Солсбери. Я заметил, что он не включил счетчика. Он взглянул на меня через зеркало заднего вида.

— Когда я сказал, что завидую тебе, янк, я не просто болтал. Я живой человек, мне тоже иногда хочется посчитаться — с террористами.

— А что мешает?

— Когда я проходил медицинскую комиссию, мне сказали, что у меня не в порядке почки. Убить это не убьет, утешил меня врач, но будет здорово мешать. Они предоставили мне выбор. «Пэт, — сказали мне, — ты можешь остаться в стране и найти себе честную работу или возвращайся обратно в Белфаст». Под работой они имели в виду, что я пойду на ферму или в какую-нибудь контору. А какого черта городской человек будет делать на ферме, пропади она пропадом? Они хотели знать, что я могу делать. Такси водить, как всю свою жизнь. «Тогда о’кэй, Пэт, — сказали они, — почему бы тебе не заняться этим делом». Я и занялся, и продолжаю. И благодарен им, что они не отправили меня обратно в Белфаст. Не отправили, даже после того как я признался, что бежал от британского правосудия… ИРА[3], как ты понимаешь… А может быть, именно поэтому они и оставили меня. Британцев не очень любят в этой стране.

Мы подъехали к штабу армии. Я стал копаться в карманах, собираясь расплатиться за проезд, но ирландец с возмущением повернулся ко мне:

— Какого черта ты там копаешься, янк? Ты что, думаешь, с человека, который проделал такой путь, чтобы сражаться за Родезию, я возьму эти паршивые деньги?

— Спасибо, мак, — с чувством сказал я.

— Я действительно мак, — сказал он. — Патрик Максвиггин. А тебя как зовут? Или скажи имя, под которым ты приехал.

— Джим Рэйни, — ответил я.

— Честное слово, — заметил Микки, — я уверен, что ты ирландец.

— Техасский ирландец, — сказал я ему.

— Может, в один прекрасный день мы с тобой вместе поедем воевать за Ирландию, — задумчиво предположил этот стареющий толстяк с красным лицом, которое говорило о том, что выпивка и кровяное давление достанут его, когда ему не будет еще и пятидесяти.

— Если нормально заплатят, — сказал я.

Такси микки отъехало, а я направился к воротам, которые вели к штабу. Ворота представляли собой железную раму, затянутую сетью из железных колец. По верху такого же забора, окружавшего расположение штаба, шла колючая проволока. Никаких искр я не заметил, но предположил, что все это ограждение нажатием кнопки ставится под ток. Через определенные интервалы располагались сторожевые вышки с пулеметами. Буро-зеленая трава за забором была скошена буквально до корней. Ни деревьев, ни кустов, ни старых бочек ничего, за чем можно было бы спрятаться. Футах в тридцати от ворот стоял дом из бетонных блоков, окруженный стеной мешков с песком фута в четыре высотой. Я увидел парня за пулеметом, который следил за мной. У ворот я остановился в ожидании. Никто не появился, но голос из динамика велел мне подойти к микрофону и сказать, кто я и зачем пришел.

Я все сделал, как велели, и добавил, что у меня письмо майору Хелму от мистера Райена из Нью-Йорка. Должно быть, они знали мое имя и дату моего прибытия, потому что через минуту-другую из здания вышел невысокий человек с капральскими нашивками и автоматом «стерлинг». Солдат с пулеметом на вышке прикрывал его продвижение к воротам. У маленького капрала была моя фотография. Пока я тогда разговаривал с мистером Райеном, одним из моих вербовщиков в Штатах, меня несколько раз фотографировали, и капрал нес с собой одну из этих фотографий. И при всем том прежде чем впустить, он проверил меня так же дотошно, как проверяют, выпуская из Алькатраса