Солдаты Рима - [9]

   На зов явился центурион преторианской когорты, дежуривший у входа. Из-за его спины выглядывали двое легионеров.

   -- Разыщите князя Думнорига и приведите ко мне. Немедленно!

   Дивитиак рухнул на колени.

   -- Цезарь... прошу тебя...

   -- Встань, Дивитиак, не позорь себя. Я знаю, насколько ты предан Риму. Но брат твой - изменник и вор, и наказание будет по заслугам его!

   Дивитиак осел. На глаза навернулись слёзы, крупные, как горошины. Поседевшие в боях мужчины плачут не часто, но если плачут - значит на то есть веские причины.

   -- Когда отец умирал, он сказал так: "Ты старший в роду, Дивитиак. Люби мать, береги брата. Теперь ты в ответе за них перед богами!". Помилуй, Цезарь! Я не усмотрел, моя вина! Меня и наказывай! А брата отпусти...

   -- Встань, Дивитиак, - повторил Цезарь, - не тебе передо мной на коленях стоять. Встань!

   Дивитиак поднялся и провёл ладонью по лицу, вытирая слёзы.

   Полог палатки распахнулся, и легионеры ввели Думнорига. Сзади стоял центурион, приставив к шее эдуя меч.

   Думнориг не сопротивлялся. Он затравленно озирался и часто моргал. Видимо подняли с постели. Увидев Дивитиака, он дёрнулся к нему, но солдаты поставили его на место.

   -- Брат!..

   Цезарь в упор посмотрел на него и сказал:

   -- Ты доставлен сюда по моему приказу на мой суд!

   -- На колени! - тут же прошипел центурион.

   Солдаты завели руки князя за спину и резко подняли вверх. Вскрикнув от боли, Думнориг опустился на пол.

   Они были похожи - Дивитиак и Думнориг. Тот же овал лица, те же глаза, та же осанка. Вот только один из них служил Риму верой и правдой, а другой нёс в себе зло. Зло надо наказывать. Цезарь посмотрел на Дивитиака, но тот отвернулся, глядя в тёмный угол палатки.

   -- Думнориг, ты обвиняешься в измене Риму и мне, его наместнику! - произнёс Цезарь громко и торжественно. - Признаёшь ты свою вину?

   -- В чём меня обвиняют? - прохрипел Думнориг, приподнимая голову.

   -- Ты обвиняешься в том, что провёл гельветов через земли секванов! Ты выдавал им наши планы, задерживал доставку продовольствия! Каждого из этих обвинений достаточно, чтобы казнить тебя согласно законам военного времени! Можешь ты сказать что-то в своё оправдание?

   Думнориг глубоко вздохнул и попытался подняться, но солдаты сильнее выкрутили руки и он, охнув, вновь опустился на колени.

   -- Я не присягал Риму, - наконец прошептал он.

   Центурион развернулся и ударил его ладонью по лицу.

   -- Цезарь! - воскликнул Дивитиак и обернулся к Думноригу. - Заклинаю тебя, брат, именем нашего отца! Смирись!

   -- Не упоминай имя отца, он был галлом, - сплёвывая кровь на пол, твёрдо произнёс Думнориг.

   -- Молчи, безумец!..

   Спектакль затягивался. Цезарь с самого начала не собирался казнить Думнорига. Это могло повлечь за собой волнения среди эдуев. Он лишь хотел припугнуть его. Но проклятый эдуй видимо мечтал о лаврах народного героя.

   -- Цезарь! - вновь воскликнул Дивитиак. - Он смириться! Он уже смирился! Он понял свою ошибку и не повторит её больше! Брат, ответь!

   Думнориг молчал.

   -- Хорошо, - кивнул Цезарь. - Из уважения к тебе, Дивитиак, я прощаю твоего брата. Но только на этот раз!

   Солдаты рывком подняли Думнорига на ноги и вывели из палатки. Дивитиак вышел следом.

   Цезарь сел на стул и устало вздохнул. Тога под мышками промокла от пота. Сколько же надо иметь нервов, разговаривая с этими варварами.

   -- И это только начало, - словно угадав его мысли, съехидничал Гай Оппий. Он всё так же лежал на кровати и смотрел в потолок.

   -- Шёл бы ты к себе, - отмахнулся Цезарь. - Время за полночь, на рассвете выступаем.

   Прежде чем войти в палатку, Эмилий подозвал раба и сказал, кивая на коня:

   -- Этого в табун. Приведи ко мне того рыжего мерина, что я купил на прошлой неделе. Потом сходишь к оружейникам и принесёшь лук и два колчана стрел с широкими наконечниками. Понял? Только обязательно с широкими.

   Раб коротко кивнул и побежал исполнять приказ хозяина.

   -- Эй, Луций, а ты стрелять-то умеешь? - услышал он насмешливый голос.

   Эмилий делил палатку вместе с тремя другими декурионами. Один из них сейчас стоял в проходе и улыбался.

   -- Уж в тебя-то как-нибудь попаду, Марк.

   -- Тогда заходи.

   В палатке стояли четыре койки и стульчик, служивший одновременно столом. Когда было необходимо, сверху на него клали щит и накрывали плащом вместо скатерти. Просто и удобно.

   Эмилий вошёл внутрь и лёг на свою койку не снимая доспехов. Усталость тяжёлым грузом давила к земле, он вытянулся и закрыл глаза.

   -- Ты хоть меч отстегни, - участливо предложили ему.

   -- Сейчас, полежу немного и встану.

   -- Есть будешь?

   -- Ага... Позже...

   Говорить не было сил. Аллоброги окончательно доконали его. Тело ныло, отдаваясь болью в каждой мышце. Целый день они носились по холмам, высматривая гельветов, и один раз едва не угодили в засаду. Хорошо Эг заметил сломанную ветку и насторожился. Иначе лежать ему не на кровати, а на травке возле того овражка. Повезло. Теперь там лежат гельветы.

   Перед глазами поплыли зелёные круги, большие и блестящие, как яблоки из домашнего сада. Сочные, крепкобокие. Раньше они с братом и сестрой сами их собирали. Рабов близко не подпускали. Когда корзинки наполнялись доверху, мать выходила на крыльцо и давала каждому по сладкой булочке... У сестры теперь свой сад, сам он в Галлии, а брат ещё три года назад уплыл в Египет и с тех пор о нём ни слуху, ни духу. Мать тревожится. Выпадет свободный денёк, надо будет черкнуть ей пару строк... А как хорошо спалось под яблоньками! Утром мать подойдёт, положит ладонь на лоб и осторожно так говорит: "Луций, вставай...".