Солдаты революции. Десять портретов - [102]

Летом 1976 года прах Франческо Мизиано и Марии Конти-Мизиано был перевезен в Италию и захоронен в усыпальнице коммунистов на кладбище Верано в Риме. Они покоятся под общей мраморной плитой, рядом с соратниками и друзьями. Над ними не высятся монументы. Но имена и деяния их остались в памяти народов: у нас в стране, где Франческо Мизиано и Мария Конти-Мизиано нашли свою вторую родину, и там, в Италии. Говоря словами Луиджи Лонго, «незабвенный товарищ Франческо Мизиано посвятил всю свою жизнь борьбе за торжество идеалов мира, свободы и справедливости, идеалов социализма... Вся партия с глубокой благодарностью и чувством законной гордости думает о тех товарищах, которые, как Мизиано, закладывали основы для создания в Италии коммунистической организации, находясь в первом ряду борцов против империалистической войны, за дело пролетариата и против фашистской реакции. В его деятельности революционного борца выражен и глубокий, последовательный интернационализм, который на протяжении этого полувека неизменно воодушевлял итальянских коммунистов в их политике и борьбе».

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Возможно, читателя интересует судьба некоторых людей, упоминаемых в этом документальном повествовании и встретившихся с Франческо Мизиано на тернистом пути антифашистской борьбы. Я попытаюсь рассказать о них вкратце.

Лидер итальянских социалистов, а затем коммунист Джанчинто Серрати, которому В. И. Ленин направил письмо в Италию, трагически погиб в Альпах в 1926 году, выполняя поручение Центрального Комитета Итальянской коммунистической партии.

Трагично сложилась судьба и одного из руководителей Коммунистического Интернационала молодежи, а затем генерального секретаря Межрабпома Вилли Мюнценберга. После прихода нацистов к власти он эмигрировал во Францию. Когда в 1940 году нацистские армии вторглись в эту страну и уже приближались к Парижу, Вилли Мюнценберг пешком ушел из города вместе с большой группой антифашистов и вскоре погиб.

Сын Карла Либкнехта Вильгельм Либкнехт, сражавшийся вместе с Мизиано в Берлине, большую часть жизни работал в Москве, где скончался в 1975 году. Прах его был перенесен в столицу ГДР Берлин и захоронен на центральном кладбище Берлин-Фридрихсфельде.

Венгерка, соратница Франческо Мизиано по баррикадным боям в Берлине, а затем по революционной борьбе в Италии, во время второй мировой войны участвовала в движении Сопротивления, активно действовала в тылу немецко-фашистских армий, а после войны вернулась в родную Венгрию.

Что же касается русского революционера, сражавшегося вместе с Мизиано и спартаковцами осенью 1918 года на баррикадах Берлина, то имя и судьба его стали известны лишь позже.

Дважды под расстрелом

БЕРЛИН, МАРТ 1920 ГОДА

В него стреляли поздно вечером, в половине двенадцатого...

Она на всю жизнь запомнила это время, гулкий удар старинных часов. Один удар. А через минуту тревожно захлебнулся звонок над дверью. Кто-то резко дернул ручку, потом еще и еще раз.

Путаясь в пелерине, она быстро открыла дверь. В проеме показалось лицо привратника. Старик был бледен и тяжело дышал. Голос его срывался:

— Гнедиге фрау! Гнедиге фрау![12] — выдохнул старик.

— Что с вами? Что случилось? — испуганно спросила она.

— Несчастье! Большое несчастье, гнедиге фрау.

— С кем? Да говорите же, ради бога.

— Его убили.

— Кого убили? Слышите, кого убили? — почуяв недоброе, она до боли сжала руки и застыла в ожидании ответа.

Старик не сразу решился сообщить ей страшную весть. Соболезнуя и не зная, как начать, он еще несколько раз повторил:

— Ах, гнедиге фрау! Ах, гнедиге фрау!.. Они убили... вашего мужа, господина Гутенберга.

Она не рухнула па пол, подавила готовый вырваться крик и, с трудом преодолевая спазму в горле, почти шепотом спросила:

— Где это произошло? Где он?

— Он лежит здесь на улице, недалеко от дома... возле фонарного столба, прямо у стенки... Ах, гнедиге фрау...

Только теперь ее молнией пронзила мысль, что несколько минут назад с улицы донеслись выстрелы. Сухой треск проник в лифт, когда она поднималась к себе в квартиру. В Берлине часто стреляли. Чуть ли не каждый день газеты сообщали об убийствах. К этому почти привыкли.

Она бросилась к ночному столику, схватила ридикюль, не глядя, вынула оттуда купюру и сунула ее привратнику:

— Ни слова никому. Слышите, ни слова.

Старик, еще раз соболезнуя, произнес «Ах, гнедиге фрау!», привычным жестом опустил ассигнацию в карман, кланяясь, спросил:

— Вам помочь?

— Не надо. Идите домой, — бросила она на ходу и, перепрыгивая через ступеньки, выбежала на улицу.

Моросил дождь. Холодный мартовский дождь. Вдоль пустынной улицы мелькнула одинокая фигура прохожего. Она опустила вуалетку. Никто не должен ее видеть. Ведь здесь ее знает каждый. Она сама выпьет эту горькую чашу до дна. Можно себе представить, какой вой поднимут газеты. Завтра они будут полны кричащих заголовков: «Загадочное убийство господина NN, мужа примадонны Венского, Берлинского и Лейпцигского оперных театров, партнерши знаменитого Энрико Карузо». Они забудут, что все эти годы награждали ее эпитетами «несравненная», «наша звезда», «обворожительная!». Завтра они начнут копаться в грязном белье, лгать.