Солдаты последней войны - [43]

– Больно же, Котик, – я почесал голову.

– Это за маму.

– Ну, положим, твоя мама тоже хороша.

– Она хорошая, – обиделся мальчик.

– Я и не говорю, что плохая. Просто меня не любит.

– Не правда. Она, кстати очень расстроилась, что вы уже не будете моим учителем.

– Сомневаюсь. Но в любом случае, ты ей сумел объяснить?

– Сумею, – вздохнул мальчик. – Кирилл… А мы… Мы еще увидимся?

– Конечно, Котик, – я взъерошил его рыжие кудри. – Друзья навсегда не расстаются. А теперь – иди. Иди, к маме. А то скоро пойдет дождь. И знаешь… Попробуй ее нарисовать… Ну, так, как бы ты хотел сыграть «Лунную сонату».

– «Лунную сонату»… Вы думаете получится?

– Обязательно получится! – я ободряюще похлопал мальчика по плечу.

Он повернулся и пошел прочь, по мокрой дороге. А я, даже не отдавая себе отчета, стал быстро собирать листья. Которые пахли дождем и грибами.

Я догнал мальчика и протянул охапку мокрой яркой листвы.

– Передай маме. Пусть она не плачет.

Мальчик взглянул на меня с благодарностью. В его светлых глазах блеснули слезы. Он молча схватил мой осенний подарок и почти бегом бросился к поселку. А я еще долго смотрел ему вслед. И мне почему-то казалось, что расстаемся мы навсегда. Хотя это только казалось.

Эти дни мне так очень не доставало Котика. Впрочем, я ловил себя на мысли, что скорее думаю о Майе. Ее загадочное поведение не давало мне покоя. И я печалился, что ее загадку так и не смог разрешить. Возможно, уже и не смогу. Хотя я и предупредил Котика, что он всегда может рассчитывать на мою помощь в случае, если его мама надумает выкинуть очередную глупость.

Мои не слишком радужные мысли частенько отвлекали визиты Кати и Шурочки. Появлялись они как правило вечерами. И по очереди. Катя – за ней Шурочка. Шурочка – за ним Катя. Поначалу я не мог сообразить, зачем я им вообще нужен. Поскольку причины своего прихода она придумывали самые нелепые. То поблагодарить меня за благотворительность в лице Майи (это Катя). То одолжить дрель (это Шурочка). И все в таком духе.

Однако вскоре я сообразил, что моя квартира стала местом свиданий. А я – мамашей, эти свидания контролирующей. И в то же время – спасительной «соломенной» гарантией, чтобы эти свидания вообще состоялись. Ни Катя, ни Шурочка не могли в силу своей стеснительности признать, что нравятся друг другу. И мое присутствие, на первый взгляд выглядевшее помехой, несколько раскрепощало их. Они настойчиво трезвонили в мою дверь, усаживались на мой диван (вначале один, потом другой) и вели со мной интеллектуальные беседы, не глядя друг на друга вообще. И я понял, что нужно немедленно прекратить это безобразие, учитывая, что мне поднадоело играть роль свидетеля их робкой, только что зарождающейся любви. И сегодня такой шаг я решил предпринять, едва услышал протяжный, настойчивый звонок в дверь.

На сей раз Катя пришла с Тошкой. Как я скумекал, Тошка явилась прикрытием и очередным предлогом для визита. Но уже это одно исключало возможность выставить их за дверь.

– Давненько не виделись, Тоша, – я протянул руку девочке.

Она рассмеялась и совсем по-взрослому пожала руку в ответ.

– А я успела соскучится, – сказала девочка. – Особенно по твоей музыке.

– В таком случае, достаточно записать ее на кассету, и тебе скучать больше не придется.

– Ну вот, – Тошка показала язык, – Ну вот, обиделся. Не переживай, я по тебе тоже скучаю. Ты такой серьезный и умный.

– Фу, – вздохнул я притворно, – а то я уже весь испереживался, что моя личность ничегошеньки не стоит.

Она засмеялась и закружила по комнате. Все то же простенькое платьице с белым воротничком. Все та же мальчишечья стрижка. Ее курносый носик заглядывал в каждый уголок. И она без конца задавала вопросы. Откуда взялась эта вазочка (я уже про нее и забыл)… Где я купил фарфорового олененка (кажется, подарок моей бывшей жены Лерки)… А кто смастерил эту дудочку (ее смастерил мой отец, когда работал на целине)… Тошка была очень живой, жизнелюбивой, жизнеутверждающей девочкой.

– Кирилл, – тихо обратилась Катя, пока Тошка напевала что-то во весь голос… – У меня к вам есть одна просьба… Даже не знаю, как сказать.

– Просто скажите, Катя, и все, – я ободряюще улыбнулся.

– Хорошо… Знаете, она сейчас такая… Ну, веселая, радостная…

– А я думал – это в ее духе.

– Да, конечно, да. Но после того, как мы впервые здесь появились… Ну, в общем, с ней стали происходить странные вещи. Днем она действительно веселая. Она всегда была душой компании и никому не позволяла вешать нос. Но по ночам… Я иногда заставала ее в слезах… Она плакала в подушку и ничего мне не говорила. Я терялась в загадках… А однажды ночью… Я увидела ее кровать пустой. И бросилась искать девочку. И обнаружила ее в комнате для занятий. И знаете… Она сидела на стуле, положив руки на воображаемый рояль и напевала какую-то мелодию. Ее пальцы бегали по воображаемым клавишам. И ее голосок был такой чистый, такой чудесный. В комнате было совсем темно. И свет от луны падал на ее личико. Ее глазки горели, и она плакала… И тогда я поняла, что девочка… Девочка плачет о своей неосуществимой мечте. Вы сами понимаете, что сегодня ждет ребят из детдома. Все что угодно, но только не музыка.