Солдаты Омеги - [188]

* * *

В штабе царило безмолвие: все внимание собравшиеся отдавали сводкам с фронта. Генерал Бохан не мог усидеть на месте — вышагивал между столами, вертел в пальцах карандаш. За генералом как приклеенный следовал секретарь.

— Столкнулись с сопротивлением, — зачитал связист, — потери — три танкера, двадцать человек убитыми, девять ранеными.

— Москва хочет крови, — пробормотал генерал. — Что ж, она получит ее. Умоется кровью.

Бохан думал о гронгах: Низшие — вот гарантия успеха. Низшие держат и главу Южного братства, и других влиятельных людей Пустоши. Только Вертикальный город неподвластен Низшим, его придется брать силой, как изголодавшийся солдат берет женщину. Сравнение генералу понравилось, он даже повторил его про себя: как солдат — женщину. Да. Именно.

Жаль, офицеры не знают о тайном оружии. Волнуются, переживают за жизнь каждого рядового. Война — это война. Малая кровь и неизбежные жертвы — мелочи по сравнению с миром Пустоши. Какой бы ценой ни пришлось купить будущее, Бохан заранее согласился заплатить.

В зале было душно, кто-то открыл окно, но раскаленный воздух улицы не освежал. Генерал подумал, что, должно быть, в Вертикальном городе климат получше. Туда бы перебраться.

— Бои продолжаются на всем юге Москвы. Наши войска застряли, местные навязывают мелкие стычки, идут на минирование.

— Прорываться. Убивать всех на своем пути. — Генерал на миг остановился и возобновил движение. — Очистить город. Бабы новых нарожают от наших солдат.

А потом, когда Бохан уничтожит Москву, он займется мутантами. Гриц подал здравую идею: согнать выродков в концентрационные лагеря, перспективных оставить, остальных массово и гигиенично уничтожить. Когда Пустошь освободится от заразы — от кетчеров, бандитов, алчных фермеров, от потенциально опасных мутантов, — настанет очередь Вертикального города. Да, на пути к нему — другие селения, и некоторые группировки сильны, но у Омеги много солдат.

И гронги.

И генерал Бохан.

— Передайте: Москва должна быть зачищена до захода солнца.

Он не мог больше ждать, не мог больше терпеть! Воодушевление, высший подъем, пик жизни — вот что переживал сейчас Бохан. Он подошел к открытому окну, оперся обеими руками на подоконник, вгляделся в прекрасное белесое небо.

Что-то толкнуло генерала в грудь. Пальцы онемели, и подкосились ноги. Все еще не отрывая взгляда от неба, Бохан начал заваливаться назад. Он не понимал, почему не слушается тело, не осознавал свою смерть, пока не закричали Низшие, пока мир не взорвался болью, а за окном не возник силуэт Орва.

Сначала генерал не узнал его: Орв смотрел жадно, будто надеясь заглянуть в чужую смерть.

Бохан успел пожалеть, что мутант заслонил небо.

* * *

Это оказалось проще простого. Орв представил, что Бохан — опухоль, а он — лекарь. Врачеватель не жалеет полип, рука его не дрогнет, иначе опухоль пожрет организм.

Орв видел, как пользуются оружием, но сам ни разу не стрелял.

Однако и это оказалось несложно. Приблизиться к караульному, заглянуть в глаза, забрать пистолет и знания о том, как им пользоваться. Осторожно пронести новое умение к штабу. Позвать Бохана: «Подойди к окну, соратник мой. Подойди к окну, друг мой». Подойди к окну, заклятый мой враг.

Бохан не чувствует вмешательства — слишком увлечен.

Отряхнуть с себя мысли генерала — они прилипчивы и надоедливы, а последние мгновения хочется прожить чистым.

Прицелиться (караульный, а вместе с ним Орв, знал, как). Взвести курок. Нажать на спусковой крючок. Отдача почти не чувствуется.

Орв опустил оружие, шагнул к распахнутому окну и заглянул в стекленеющие глаза генерала Бохана. Пока еще никто ничего не понял. Не связали шамана, выстрел, падение генерала.

Орв проводил душу бывшего хозяина смерти в его вотчину, проследил, плотно ли закрылась дверь в жизнь. И бросил ненужный уже пистолет в пыль.

Он не собирался оправдываться, безропотно ждал, когда схватят, начнут бить, пытать, а может, сразу расстреляют. Он прощался с этим миром — шаман, переступивший через себя, предпоследний из своего племени.

Из штаба донесся многоголосый вопль отчаяния. Орв с удивлением отметил, что еще жив, открылся — и тут же угодил в ад. Стенали, метались гронги. Офицеры не слышали их криков, но чувствовали боль, и людей охватило безумие. Они рыдали над телом генерала, боевые офицеры плакали, как маленькие, покинутые дети, как запертые в подземельях Омеги гронги. Низшие, лишившиеся смысла жизни, погибали вместе с Боханом. Тело, от которого отрезали часть, продолжало жить и корчиться в агонии.

Орв в панике отступил, схватился за голову: он не мог закрыться. Чужое горе ворвалось в сознание, завладело им.

Не зная, где прячут гронгов, шаман не мог помочь им единственно возможным образом — отправить догонять хозяина, сторожить его по ту сторону, жаться к ногам его души. Крик усиливался, как усиливается ветер. Захлестывало Цитадель Омегу, сбивало людей с ног, лишало разума. Вот бьется на земле, как расстрельным утром бился Гоп, караульный, глаза его пусты. Вот из окна штаба, того самого окна, выпрыгнул полковник. Он рвет на себе волосы, рот раскрыт в беззвучном крике. Вот лекарь бежит к людям, тянет руки, жаждет помощи и защиты, но никто не в силах ему помочь.