Солдаты - [118]

— Джек, это ты? — он говорил на английском языке, произнося слова немного нечленораздельно.

— Здесь, Ганс. Я не мог оставить вас здесь. Многое произошло, Ганс. Вчера вечером до Тира дошли новости, что правительство захотело перемирия. Чертовски глупые пилоты «Шмелей» решили самостоятельно заправиться топливом и увидеть, смогут ли они достигнуть Сианя. Они приземлились сразу после рассвета. Я в любом случае собирался возвратиться сюда, и они захотели пойти вместе.

— Вы сломали бантагов благодаря этой атаке.

— Нет, это сделали вы. Мы просто зачистили территорию.

Ганс слабо усмехнулся, затем на минуту замолчал, явственно сраженный еще одним приступом боли.

— Проклятье, боли хуже, чем, если тебя подстрелят.

— Насколько все неладно, Ганс?

— Я думаю, что старое сердце, наконец, решило отказать.

Джек с усилием попытался улыбнуться.

— Черт, если это все, что есть, то мы в мгновение ока отправим вас назад на север.

Ганс посмотрел на него вверх, его безмолвный внимательный взгляд испугал Джека.

Позади Джека творился переполох, катавасия злобных голосов. Кетсвана поднялся, чтобы увидеть то, что там происходило, затем рявкнул резкую команду. Джек увидел нескольких человек Кетсваны, тащивших к ним бантага. Он сразу же понял, кто это был, золотая отделка по униформе, позолота на изогнутых рогах боевого шлема.

— Ганс, это он?

Ганс снова пошевелился.

— Вы захватили его?

— Я так думаю.

— Помогите мне встать. Не позволяйте ему увидеть меня в таком виде.

Кетсвана схватил несколько чинов, и поставил их вокруг Ганса, загораживая обзор.

Джек со своей стороны опустился на землю.

— Вам нужно отдохнуть. Не двигаться.

Ганс улыбнулся.

— Сынок, сколько уже времени я участвую в этой войне? Я не собираюсь пропускать заключительный акт. Теперь застегни на мне мою куртку.

Джек на мгновение не двигался.

— Сделай это сейчас же, сынок, — задыхаясь, сказал он сквозь сжатые зубы.

Джек положил руку на узкую грудь. Это была грудь старика, которая была переполнена неудержимой силой в юности, но теперь была впалой, плоть обвисла, как будто была готова начать отслаиваться. Кожа ощущалась холодной, липкой, и хотя он не был доктором, он мог сказать, что с сердцем было что-то не так, оно неровно билось под ребрами.

— Хорошо, — наконец прошептал он, и застегнул куртку; на пуговицах все еще были старые орлы от старой униформы армии Союза, хотя золочение уже давно истерлось.

Ганс кивнул с благодарностью.

— Теперь помогите мне встать.

Джек взял его за руку, когда Ганс стоял, то с трудом ловил воздух от боли. Он с минуту неловко покачивался, глубоко вздохнул, и казалось, как будто сердце продолжало биться на чистой силе воли.

Он медленно счистил грязь со своей куртки и вышагнул из окружения. Джек хотел остаться рядом с ним, чтобы помочь ему идти, но Кетсвана удержал его.

Ганс боролся с собой, чтобы отстраниться от боли, странное, опустошенное ощущение, что часть его уплывала. Он сосредоточился на воине перед ним, неловко прислоняясь к колесу повозки, перевозящей артиллерийские зарядные ящики. Хотя он видел его только на расстоянии, старший сержант Ганс Шудер знал, что столкнулся с Джураком, кар-картом Орды бантагов.

Он медленно приблизился, осторожно. Не считая, жара боя, последний раз он находился так близко к всаднику орды, когда он все еще был рабом, и ему стало стыдно, что старый инстинкт почти овладел им, заставляющий опустить голову и отвести глаза пока непосредственно говоришь с ним.

Он удержал зрительный контакт. Джурак немного передвинулся, и у него проскочила небольшая гримаса боли.

— Вы ранены? — спросил Ганс, снова говоря на бантагском языке, простое применение его послало холод через него, когда он тщательно подбирал слова.

Джурак сказал что-то в ответ, немного слишком быстро, и Ганс покачал головой, жест, который они также использовали.

Джурак снова заговорил, более медленно.

— Лодыжка сломана; это — ничто. Вы также выглядите раненым.

Ганс сделал паузу на мгновение при переводе в уме, пораженный, когда понял, что на языке Орды, Джурак использовал личную форму «вы», используемую только при обращении к другому из той же самой расы, а не презренную «кагса», их форме слова «ты» для того, чтобы говорить со скотом.

Ему потребовалось время, чтобы вернуть самообладание из-за этого. Боль в груди все еще была там, быстро спускаясь по рукам; он с усилием загнал ее подальше.

— Сбило взрывом. Это — ничто, — солгал он.

Джурак уставился на него, и Ганс задался вопросом, была ли у него способность видеть в мыслях других. Он понял, что должен был быть осторожным, должен оставаться сосредоточенным.

— Хотя мы враги, мы должны поговорить, — заявил Ганс.

Он чувствовал головокружение, зная, что Джурак также страдал от боли. Наконец, он указал на землю. Джурак кивнул и, вытянув ногу, сел, Ганс сделал тоже самое, не дожидаясь приглашения сесть.

— Вы проиграли, — сказал Ганс.

— Сегодня да, но не завтра. У меня есть еще два умена прибывающих поездом прямо сейчас.

Он ждал, формируя слова тщательно, чтобы не подразумевать, что Джурак лжет, и поэтому автоматически опозорить его.

— Мои глаза видят по-другому, — сказал он, наконец.