Солдаты без оружия - [23]

«Спать», — хотел сказать Сафронов, но тут послышался шум приближающихся машин.

— Ну вот, — произнес он, не то сожалея, не то примиряясь с необходимостью снова начинать все сначала.

Все вслед за ним потянулись на улицу. Машин было несколько. Они стояли не выключая моторов, будто ожидали команды.

Наконец открылась дверца первой кабины и послышался знакомый, хотя и не такой бодрый, как всегда, голос Чернышева:

— Дядя Валя, я порожняк перехватил. Где твои «ходики»?

— Ходячие уже в перевязочной.

— Значит, к эвакуации. Поехали, ребята. — И он, махнув рукой, снова хлопнул дверцей.

Поспать так и не удалось. Начали свертывать запасную палатку, складывать имущество. А утром выявилось ЧП.

— Товарищ гвардии… капитан. — Галкин все не мог отвыкнуть от привычного обращения: сперва произносил слово «гвардии», потом делал паузу и добавлял «капитан».

— Ну, что там? — откликнулся Сафронов.

Галкин делал ему знаки и молчал. Когда вышли на улицу, санитар зашептал:

— Тама в кустах лежит… Я кличу — не поднимается.

Сафронов попробовал ускорить шаг, но не смог. Ноги стали тяжелыми и не слушались его.

За кустами, словно он специально замаскировался, и в самом деле виднелся человек. Еще издали Сафронов понял, что это еще совсем молодой солдатик, белоголовый и худой. Он лежал лицом вниз и не двигался, несмотря на все не прекращающийся дождь. Из-под шинели высунулась рука ладонью вверх. В ней набралась горстка воды и так и хранилась, изредка пополняясь звонкими каплями, стекающими с веток. Увидев эту руку с горсткой воды, Сафронов догадался: парнишка мертв.

«Как же так? — спросил он себя. — Как же так получилось, что мы все вместе просмотрели раненого и до сих пор не обнаружили?» По дороге к штабу Сафронов со страхом думал о том, как будет докладывать комбату, как объяснит это неожиданное ЧП.

Лыкова-старшего он отыскал возле машин, уже наполовину загруженных «срочным имуществом».

— Товарищ капитан! — Сафронов козырнул и показал глазами, что есть срочное и секретное дело.

Они отошли в сторонку.

— Товарищ напитан, там… в кустах мертвый обнаружен.

— Ну и что? — невозмутимо произнес Лыков-старший. — У нас не роддом. А может, его и привезли таким. Бывает.

— Что делать?

— Передать Рудику. Там у него от хирургов есть. Да один у Василенко умер. Вот вместе и похоронят.

Лейтенант Рудик занимался захоронением умерших…

Потом подали машину — началась погрузка. Взвод забрался на верхотуру, меж носилок и одеял. А Сафронов в кабину. Он не успел ничего ощутить — провалился. Уснул.

XV

В самый разгар свертывания появился корпусной врач.

Был он необычно хмурым и недовольным. Еще раз указав на карте Чернышеву и НШ место новой дислокации и пути-дороги к нему, он кивнул старшему брату: идем.

Зашли в единственную, сохранившуюся еще штабную палатку.

— Что ж ты подводишь?! — без подготовки набросился Лыков-младший.

— А что такое? — спросил Лыков-старший и повел плечами.

— А то, что в армии нами недовольны. И смертность в медсанбате, и с эвакуацией запаздываем.

— Еще без опыта. Уморились люди. — И Лыков-старший потянулся к фляжке.

Не успел он поднести ее ко рту, Лыков-младший выбил фляжку из его рук:

— Сволочь! Ты чего добиваешься?

На одно мгновение лицо старшего брата напряглось так, что рябинки разгладились, и казалось, что он ответит младшему, ударит его, скрутит, но он пересилил себя, сдержался, молча поднял фляжку, прикрепил ее к поясу.

— Чтоб были вовремя! — бросил Лыков-младший и вышел из палатки.

Лыков-старший сел в уголок прямо на землю, подогнул колени и задумался. Усталость одолела его. Перед его мысленным взором протянулась вся его нелегкая жизнь.

Не сложилась она, не сложилась.

«Не под той сосной ты родился, Ванятка», — говорила ему сердобольная бабушка Феня.

«Ты у нас иголочка, а они все — ниточки», — утешала мать, часто защищая его перед отцом и дедом.

В семье Иван был старшим. За ним еще четверо, две сестры, вот этот Мишка, что сейчас меценатствует над ним, да еще маленькая — Дуся.

У нее, у этой младшенькой Дуси, погиб муж на этой войне, и она в девятнадцать лет осталась вдовой. «Сколько наших Лыковых уже не вернулось?!»

В родном уральском селе Боровом целая улица Лыковыми заселена, вся родня там до десятого колена. Ее так Лыковской улицей и называют. И там стоит потемневший от времени их пятистенок.

Он живо представил улицу, дом, ограду, тропинку к речонке Змейке, где они еще в детстве чебачков ловили: он ловил, а Мишка в ведерко складывал, считал и игрался рыбками.

«Игручий был. Хитручий был. Сколько раз мне из-за него от отца влетало, ящеренок несчастный».

Именно так Мишку прозвали в детстве: «ящеренок несчастный».

Иван помнит Мишку чуть ли не с самого дня рождения, помнит, как эта кличка появилась. За столом сидели, обедали. Мишка кусочек получше из общего чугуна вытащил.

— Скидай обратно, — прогудел дед Федор, который называл себя по-старинному, по-церковному — Феодор.

— Эт я для тебя, деда, — не растерялся Мишка, опасаясь удара в лоб дедовской деревянной ложкой.

— Вот ящеренок-то, — прошептала старшая сестренка Луша. — Хвост-то оставит, а сам дёру.

«Да, ловкий, — вздохнул Иван. — И жизнь у него гладко идет, по мягкой дорожке. А вот у меня… у меня она по ухабам да по колдобинам…»