Солдаты афганской войны - [112]

— Одно время летал стрелком на вертолёте, — продолжал Горбатый. — Вот это было классно! Вылетаем с базы и ищем афганцев в поле или на дороге. Кого увидим — всем п..дец! Настоящая охота на людей, да ещё с вертолёта! Кто на ишаке едет, кто на верблюде, кто просто пешком идёт — вертолёт сразу на снижение, подлетаем поближе, зависаем — и я их мочу из пулемёта! Душман это или не душман — не спрашивать же каждого!

Как-то увязались за “тойотой”. Они нас как завидели — сразу по газам — попытались смыться. Ну, мы как дали из НУРСов[11], ракеты немного впереди прошли. “Тойота" остановилась, оттуда выскочили человечки — и сразу врассыпную в разные стороны. Вот это была охота! За каждым отдельно летали — всех перестрелял!

Другой раз перевозили на вертолёте пленных душманов. Поднялись, летим, летим. Ну, я со своим напарником решили кого-нибудь сбросить вниз и посмотреть, что будет. Открыли дверь и одного из них потащили к дверям. А он, хоть и связанный, упирается, орёт. Пилот это заметил и разорался, чтоб мы пленных не трогали… Жалко, что помешал. Мы его обратно уволокли на место, смотрим — а у него штаны мокрые: уделался, бл… от страха… Да, здорово на вертолёте воевать! Я бы ещё полетал! Здесь, в Кабуле, совсем неинтересно…

— А почему тебя к нам перевели? — не удержался я, понимая, что за этим кроется какая-то тайна. Но вразумительного ответа я не получил:

— Откуда мне знать? Перевели, значит, так надо.

Ветеран отступает

Как-то раз застукали Горбатого спящим на посту. Незаметно от проверяющих на постах спали постоянно, но делали это с умом — один спит, другой начеку, как идёт разводящий — ткнёт первого — и всё нормально. Но на этот раз произошла осечка в расчётах. Обычно проверяли только ночью, а тут нагрянули после сытного завтрака, и напарник не догадался растолкать прикорнувшего в башне Горбатого. Тут же караул поднимают "в ружьё" и отправляют на усиление постов. Так все дружно стояли, пока не пришло время пересмены.

У входа в караулку всех поджидал Джемакулов. Он как и всегда был помощником начальника караула и потому чувствовал личную ответственность за непорядок в организации службы. Выражение всей его физиономии, подчёркнутое суровым сдвигом бровей, говорило о неизбежности скорого принятия мер:

— Так, Горбатый, на посту спать любим? — щас будем разбираться!

Я стоял рядом и со злорадством подумал:

— Ага! Вот клочья-то полетят! Как-никак у Горбатого "героическое" прошлое — собственноручно людей расстреливал. Силища — дай-то бог каждому! Пожалуй, даже сильнее Джемакулова. И призыв равный — тоже фазан. Вот это будет бой!

Но тут произошло совершенно неожиданное. Горбатый, услышав угрозу и поняв, что если он зайдёт в караульное помещение, то будет уже поздно, даже не разряжая сбросил с плеча автомат прямо на землю и рванул по направлению к выходу, который охраняли пограничники, уговорил их пропустить его и направился в штаб полка. Там он зашёл к полковому особисту и стал его просить, чтобы тот его или защитил или перевёл в другую часть.

Почти сразу в штаб полка вызвали ротного. Уже под вечер Хижняк привёл Горбатого обратно, и, построив роту, всем строго-настрого наказал, чтобы его не обижали, а Джемакулову повторил это же персонально. вот так, исключительно благодаря наказу ротного, боевой ветеран избежал честного боя.

Вести с передовой

Как-то в конце декабря к нам в караулку зашло двое сержантов с 3-го батальона. Они прибыли в Кабул проездом, сопровождая из Кандагара в Союз гробы с убитыми. Мы уже знали, что недавно у них произошёл серьёзный бой, в ходе которого в 3-м батальоне погибло семь человек. Фронтовиков сразу же окружили и стали расспрашивать подробности случившегося. Сержанты, довольные тем, что попали в центр внимания, расселись поудобней, закурили и начали рассказывать:

— На днях была настоящая бойня! Значит, подъехали к кишлаку, окружили полукольцом и как дали залп из "Града” и гаубиц — все душманы на поля побежали. Всех видно, укрыться негде! Мы уже заняли позиции, чтоб они никуда не ушли, и вперёд!.. Но до чего же они тупые! Прут с лопатами и тяпками прямо на нас — только успевай косить!.. Щёлкали как зайцев! Ох, мы их и навалили!.. Всё поле было усеяно трупами: насчитали потом около трёх тысяч убитых! Если посмотреть с высоты — тела валяются по-разному в навал, будто кто спички по полу рассыпал…

Среди собравшихся сидел офицер — начальник караула. Он с воодушевлением слушал сержантов и, покачивая в нашу сторону головой, как бы говорил: "Слушайте, слушайте, как надо воевать!"

— Другой раз сотню-другую уложим, и редко кто из наших пострадает… — продолжал сержант. — Но на этот раз семеро наших полегло. И голосом, наполненным скорби, перечислил их фамилии, коротко изложив, кто и как погиб.

Но мне наших было не жалко, поскольку в голове кипело негодование: "Что же мы тут делаем? Мы же стреляем по безоружным людям! К чему эти массовые убийства? Ведь так же запросто мирных жителей убивали разве фашисты или американские зелёные береты во Вьетнаме".

Меня так и подмывало спросить сержантов: "Что это за помощь мы оказываем стране? С кем воюем? Это же просто уничтожение населения!" — но в тоже время я чётко осознавал, что лучше не высовываться: все мои рассуждения идут явно не в русле общего настроя. После такого вопроса вполне могло случиться, что до самого дембеля пришлось бы пахать наравне с молодыми. Я ждал, может кто другой выскажет свои сомнения. Я бы его поддержал. Но сомневающихся не нашлось. Наоборот, на сержантов смотрели как на героев, им только завидовали, и было очевидно, что меня одного никто не поймёт и уж точно не поддержит.