Солдатский долг - [56]

Взятые в этой стычке пленные в один голос говорили, что эта атака их ошеломила: они приняли аэросани за танки и были поражены, почему же машины как будто летят по глубокому снегу. (У этого замечательного в зимних условиях средства было слабое место – пропеллер мешал двигаться по узким лесным дорогам и кустарникам.)

Об этом случае я рассказал в свое время Илье Эренбургу, он тоже побывал у нас в Сухиничах. И помнится, писатель долго возился с письмами и документами, взятыми у убитых немецких лыжников, отбирая что-то нужное для своих едких и гневных статей в «Красной звезде».

Итак, аэросани с быстротой и удобством доставили меня из-под Маклаков на КП. Предстояло поработать над приказом о действиях войск после захвата опорного пункта. А вечером мы все решили пойти на собрание, посвященное Международному женскому дню. В нашей штаб-квартире, как обычно, работали вместе со мной Малинин, Казаков и еще несколько офицеров штаба. Я уже взялся за ручку, чтобы подписать приказ, как за окном разорвался бризантный снаряд. Осколок угодил мне в спину. Сильный удар… Невольно сорвались слова:

– Ну, кажется, попало…

Эти слова я произнес с трудом, почувствовал, что перехватило дыхание.

Ранение оказалось тяжелым. По распоряжению командующего фронтом меня эвакуировали на самолете в Москву, в госпиталь, занимавший тогда здания Тимирязевской академии.

Это было уже третье ранение за время службы в рядах Красной Армии. И все вышло не так, как раньше…

7 ноября 1919 года мы совершили набег на тылы белогвардейцев. Отдельный Уральский кавалерийский дивизион, которым я тогда командовал, прорвался ночью через боевые порядки колчаковцев, добыл сведения, что в станице Караульная расположился штаб омской группы, зашел с тыла, атаковал станицу и, смяв белые части, разгромил этот штаб, захватил пленных, в их числе много офицеров.

Во время атаки при единоборстве с командующим омской группой генералом Воскресенским я получил от него пулю в плечо, а он от меня – смертельный удар шашкой.

В июне 1921 года Красная Армия добивала барона Унгерна на границе с Монголией. У станицы Желтуринская 35-й кавполк, которым я командовал, атаковал прорвавшуюся через нашу пехоту унгерновскую конницу. В этом бою я был ранен второй раз, в ногу с переломом кости.

Те раны получены в жаркой схватке. А вот третье ранение… Комнатная обстановка, перо в руке, случайно разорвавшийся близ дома снаряд. Не то время. Не та война. И должность не та…

Конечно, при соблюдении известной осторожности можно было этого случая избежать. Но факт остается фактом – меня приковало к постели. Досадно было, что на какой-то срок оказался вне строя и не мог участвовать в боях нашей армии, очищавшей от противника северный берег Жиздры.

Помощь врачей и крепкий организм взяли свое – начал поправляться.

В госпитале я почувствовал, каким вниманием и любовью окружает наш народ пострадавших в боях воинов родной армии. Не было дня, чтобы кто-то нас не посетил. Раненых буквально засыпали подарками и письмами. Нас навещали рабочие и работницы, колхозники, писатели, корреспонденты газет, артисты и художники. Осторожно заходили пионеры в красных галстуках, с сияющими глазами. Эта трогательная забота была лучшим лекарством, хотя администрация госпиталя и старалась сдерживать поток дорогих наших друзей.

Пока лечился, смог разыскать свою семью – жену и дочь, которые в начале войны эвакуировались из прифронтовой полосы. Очутились они в Казахстане, а затем в Новосибирске. Навестивший меня секретарь Московского комитета партии Г.М. Попов посоветовал перевести семью в Москву и помог с квартирой.

Москва стала уже принимать иной вид. Затемнение соблюдалось, но не чувствовалось настороженной суровости. Работали театры и кино. На улицах оживленно. Налеты немецкой авиации прекратились, но еще можно было увидеть, поближе к вечеру, как бойцы, удерживая на стропах, вели по бульварам к окраинам заградительные аэростаты.

Товарищи из 16-й армии не забывали меня, так что я постоянно находился в курсе событий и чувствовал биение пульса армии. Настоящая боевая дружба, основанная на взаимном уважении, оказалась в нашем коллективе прочной. И я по товарищам просто скучал. Не дождавшись окончательного выздоровления, решил, что долечусь там, на фронте, и в мае отправился к себе.

Штаб армии уже убыл из Сухиничей. Командный пункт Малинин оборудовал в лесу.

Армия отбросила немцев за Жиздру, и временно бои прекратились. Потери за два месяца частных наступательных операций оказались довольно значительными. В числе раненых был полковник П.А. Еремин, командир 328-й дивизии, которая за боевые отличия была представлена к гвардейскому званию. Убит был командир 324-й стрелковой дивизии Герой Советского Союза И.Я. Кравченко…

Приехав, я сразу окунулся в боевые дела – по директиве фронта нам предстояло вместе с М.М. Поповым провести еще одну наступательную операцию.

На усиление к нам прибыл танковый корпус. Мы у себя создали стрелковый корпус из трех дивизий, располагавшихся на правом фланге, что значительно облегчило управление войсками. Его командиром был назначен генерал Н.А. Орлов. (Корпусная система существовала в Красной Армии давно. Тяжелые оборонительные сражения сорок первого года вынудили временно ее ликвидировать. При малейшей возможности корпуса опять восстанавливались.)