Солдатская доблесть - [22]
А вот и они — танки с пехотой на бронетранспортерах. Снаряды с визгом понеслись над головами артиллеристов. Упал замковый, но орудие молчит, солдаты выдерживают дистанцию.
— Огонь! — скомандовал Алимбай.
Пехота, рассыпавшись в цепь, с двух сторон начала обходить расчет.
— Огонь по пехоте! — приказал Аманбаев.
— Огонь по танкам! — снова командует Алимбай. Горит второй танк. Сзади послышался знакомый голос «максима»… Это на помощь героям-артиллеристам подоспел пулеметчик Иван Самойлов.
— Даешь, Ваня! — кричал Алимбай. А его орудие продолжало бить прямой наводкой.
ОТЕЦ И СЫН
Тимур Гарафутдинович Нозмутдинов родился в 1924 году в селе Шушерма Татарской АССР. Окончил 10 классов. Работал бурильщиком в Ферганской геологоразведочной партии. Комсомолец. В августе 1942 года добровольно ушел на фронт. Воевал на Западном, Первом Прибалтийском и Третьем Белорусском фронтах.
Член КПСС с 1944 года, демобилизовался из армии в 1946 году. Награжден тремя орденами Славы, орденом Отечественной войны II степени, пятью медалями. В настоящее время живет и работает в поселке Палванташ Андижанской области.
В тылу он прошел основательную подготовку и в воинский эшелон садился уже со специальностью артиллерийского наводчика. На вокзал пришли родные, друзья; духовой оркестр исполнял марши; было весело и грустно. Перед отходом поезда подошел отец — обнял Тимура, поцеловал, прижал к груди.
— Тимур, мальчик мой, жалко с тобой расставаться, ведь идешь на смертный бой. Но я верю, что вот здесь, на этом вокзале, встречу тебя с победой! Береги Родину и себя!
Так в 437-м противотанковом артиллерийском полку появился наводчик 76-миллиметрового орудия рядовой Тимур Нозмутдинов.
После разгрома под Москвой гитлеровцы в спешном порядке стали укреплять Вяземский плацдарм, клином вбитым в нашу оборону. Целый год они кротами зарывались в землю, строили долговременные укрепления, стремясь во что бы то ни стало удержаться, накопить силы и вновь ударить по Москве.
Январь 1943 года. Прорвана блокада Ленинграда, фрицам «сделали капут» под Сталинградом, пришло время громить эту нечисть на Западном и Калининском фронтах.
Подразделение, в котором служил Тимур Нозмутдинов, было брошено под Ржев. С наступлением темноты орудийный расчет направился на огневую позицию.
Сначала — «дом» для орудия. Мерзлая земля с трудом поддавалась. Но разве могла она устоять перед солдатами, которым было по восемнадцать? Только искры сыпались из-под лопат. Вскоре орудийный окоп и ровки для расчета были готовы и замаскированы так, что в двух шагах ничего не заметишь.
Наводчик Нозмутдинов, прильнув к брустверу, изучал местность в секторе обстрела. Над линией обороны фашистов клубятся дымки, видно, как по ходам сообщения перебегают гитлеровцы. «А это что такое?» Над одним из участков обороны повисли белые облачка, донесся звук артиллерийского залпа. Командир расчета подал команду «К бою!» Тимур с затаенным дыханием стал наводить орудие. Выстрел!
Командир схватил его за плечи, затряс так, что шапка слетела с головы:
— Молодец! С первого выстрела накрыл.
Подбежал комсорг батареи Леша Иванов.
— Поздравляю, Тимур! Ты первый в батарее открыл боевой счет! Махни им еще!
И все потонуло в грохоте: началась артиллерийская подготовка нашего наступления. Позиции гитлеровцев застлала черная тяжелая пелена.
— На крюк! — звучит команда. — Вперед! — Артиллеристы вместе с пехотой по глубокому снегу рванулись к линии обороны врага.
Тимур сейчас не помнит сколько ему приходилось вот так, с пехотой, идти за огненным валом на врага, рвать линии обороны, отбивать контратаки. Но тот первый бой навсегда остался в памяти. Ведь тогда он впервые держал экзамен на звание солдата. Настоящего солдата!
Наступающие советские войска неудержимо катились на запад. Тимур не вел счет дням, не запоминал названия населенных пунктов, освобожденных им и его товарищами. Хоть бы города запомнить!
3 марта освободили Ржев, через два дня — Гжатск, которому впоследствии присвоят имя первого космонавта планеты.
…Не одного боевого друга потерял уже Тимур. Трудно. Тяжело. Но что поделаешь! Это война, она без смерти не бывает. Но вот зверства гитлеровцев в освобожденных селах и городах — этому нет никакого оправдания! Этому нет никакого прощения! Только месть! Святая месть!
Артиллеристы задержались в одной деревушке. Вернее, деревушки уже не было, немцы сожгли ее дотла. Осталось место да тлеющие угли пожарища… Из погребов, из развалин стали выползать оставшиеся в живых жители деревни — старики, дети. Тимур стоял у пушки, когда старушка бросилась к нему со слезами:
— Сынки мои, дети родные, — шептала она. — Пришли, Пришли… Спасибо, что не оставили нас извергам.
В другой деревне, тоже сожженной фашистами, их встретили дети. Раздетые, разутые, они стояли на снегу, и ручонки их тянулись к солдатам.
Тимур взял на руки девочку, расстегнул полушубок, укрыл дрожащего ребенка.
— Где мама твоя?
— Немцы в хате спалили.
— А отец твой где?
— На фронте фашистов бьет.
— Как тебя зовут?
— Варя…
Оставив детишкам что могли — одежду, хлеб, сахар, артиллеристы ушли навстречу новым боям. Но в сердце Тимура прочно и надолго осталась ненависть к захватчикам. Перед его глазами стояла на снегу босая девочка Варя, мать которой сожгли фашисты…
