Солдат удачи - [7]

— Ну, так ты идешь или нет? — окликнула его Мэри.

— Нет, не пойду, там все равно дождь.

Мэри раздраженно выглянула в окно и убедилась, что брат прав. Однако у нее немедленно родилась новая идея.

— Пойдем поиграем в прятки в заброшенную часовню. И напугаем Кэролайн, пусть повизжит немножко.

Джон Джозеф смерил сестру презрительным взглядом, но ему ничего не оставалось, кроме как согласиться. Иначе его не оставят в покое, а идея поиграть в страшной полуразрушенной часовне, на починку которой у отца вечно не хватало денег, была ничем не хуже любой другой идеи.

Он помолчат, чтобы заставить сестру немного поволноваться, потом великодушно произнес:

— Ну, ладно, так и быть. Но за это ты должна играть со мной в солдатики после ужина. И ты будешь играть за Бонапарта.

— Но я всегда играю за Наполеона. Можно я хоть раз для разнообразия буду Веллингтоном?

— Нет, — ответил брат.

— Ну, пожалуйста. — Мэри начала подлизываться, цепляясь за его куртку пухлыми ручками. — Прошу тебя, Джон Джозеф.

— Ох, ну, так и быть, — снова сдался он и подумал, что с женщинами всегда так (подразумевая при этом мать и сестер): за одну минуту покоя постоянно приходится чем-то поступаться.

Мэри лучезарно улыбнулась.

— Пойдем за малышками, — сказала она и поспешила в детскую.

Джон Джозеф и Мэри действительно считали своих сестричек еще маленькими. Дело было не в разнице в возрасте (когда родилась Матильда, Джону Джозефу было четыре года, а Мэри — два), просто две младшие сестры не могли помнить Лондон, а Джону Джозефу и Мэри лондонская жизнь всегда представлялась чем-то сказочно прекрасным. Они оба возненавидели Саттон с первого взгляда, и дальнейшая жизнь в этом месте оправдала их самые худшие ожидания. Огромные пустые коридоры, чадящие камины, большой зал с выцветшими древними стенами и часовня, в которой пахло сыростью. Вот где теперь приходилось жить и оставалось только с грустью вспоминать о Лондоне.

Порой Джон Джозеф угрюмо бормотал:

— Когда этот дом будет принадлежать мне, я подожгу его и буду хлопать в ладоши от радости, пока он не сгорит дотла.

Сейчас, когда ему уже исполнилось четырнадцать лет, он понимал, что не сделает этого, а просто запрет на замок все двери и будет жить где-нибудь в другом месте. Он всегда гадал, не является ли его страстное желание вступить в армию просто стремлением отделаться от этого гнетущего особняка, в котором предки обитали более трех столетий, или это действительно врожденная тяга к военному искусству. Как бы то ни было, он не питал ни малейшей привязанности к своему дому, и пока они с сестрой шли по коридору западного крыла в комнату Матильды и Кэролайн, Джон Джозеф по дороге мстительно пинал стены. Словно угадав мысли мальчика, Саттон, казалось, содрогнулся, и Джон Джозеф внезапно испытал чувство вины. В конце концов, дом не был виноват в том что стал таким уродливым и сырым. Мальчик подумал, что, когда этот особняк только-только построили и его посетили король Генрих VIII и Анна Болейн (эту историю ему рассказывал отец — значит, так оно и было), то в нем, должно быть, кипела яркая, праздничная и веселая жизнь. Теперь в это трудно поверить, но факт остается фактом.

— Если ты будешь так его пинать, — ехидно сказала Мэри, — то ночью у твоей постели соберутся все привидения, схватят тебя и унесут. Даже сэр Фрэнсис придет с головой под мышкой.

Джон Джозеф мрачно взглянул на нее.

— Привидения — это для девчонок, — пробурчал он.

Они дошли до маленькой детской и некоторое время молча смотрели, как Матильда и Кэролайн в платьицах и передничках рисуют, сидя за столом. Они были совсем не похожи друг на друга, как будто и не родные сестры. Матильда — вся такая кругленькая и смуглая, карие глаза, каштановые волосы; темными были даже ее передник и туфельки. А Кэролайн была светлая, как густые взбитые сливки. Ее прямо так и хотелось съесть с фруктовым салатом. Когда они сидели вот так рядышком, не зная, что за ними наблюдают брат и сестра, они были похожи на двух ангелочков. От усердия обе одинаково высунули кончики розовых язычков.

Мэри подошла к столу и спросила невинным сладеньким голоском:

— Мисс Хасс, вы не позволите нам с Джоном Джозефом повести девочек на прогулку?

Гувернантка, бедное многострадальное существо двадцати пяти лет от роду, на котором ни разу не остановился заинтересованный мужской взгляд, нервно улыбнулась:

— Но идет дождь, Мэри.

Сестра Джона Джозефа присела в изящном реверансе:

— Мы собирались побродить по дому, мэм.

Мисс Хасс задумчиво нахмурилась. Ей не нравилась Мэри. Она вообще не любила детей и в душе проклинала преподобного Хасса из Норфолка за то, что он пропил все ее жалкое наследство. Оказавшись без крыши над головой, она была вынуждена учить этих маленьких извергов, чтобы не пойти на панель. Впрочем, иногда она даже жалела, что не пошла на панель, и ей представлялось, как она стоит в какой-нибудь подворотне, накрашенная и пахнущая духами, и кокетливо приподнимает юбку перед каким-нибудь военным.

— Что?

— Мы хотели осмотреть часовню, мэм. Вы знаете, там когда-то была Длинная Галерея. В незапамятные времена.

«Не по годам развитый ребенок, — подумала гувернантка. — Но зачем она говорит такими сложными фразами?».