Солдат - [66]

Количество крупных военачальников, испытавших сердечные приступы вскоре после войны, свидетельствует о том, что военные годы незаметно, но серьезно у многих из нас подорвали здоровье.

Помню, я был застигнут врасплох, когда этот зловещий невидимый убийца постучал ко мне в дверь. Я прибыл в Триест инспектировать гарнизон и провел ночь в старинном Мирамарском дворце, где размещался штаб английского командующего сэра Джона Хардинга. На другой день рано утром я поехал в бухту, где для меня уже приготовили катер. Когда я сошел, с причала на катер, у меня вдруг помутилось в глазах. Не помню, как я упал, но лежа на палубе катера, я еще был в сознании, хотя меня охватила страшная слабость. Затем все кануло во мрак, и очнулся я только в английском военном госпитале. Мне сказали, что у меня сердечный приступ и что из Неаполя ко мне вылетел доктор Дюпюи. Прибыл он на другой день. Сейчас этот чудесный человек — видный специалист по сердечным болезням в Новом Орлеане. Тщательно осмотрев меня и проведя множество анализов, он заявил, что дело действительно в сердце.

— Вам остается только просить о переводе в США, — сказал он, — а затем уйти в отставку.

— Ни в коем случае! — возразил я. — Даже на консультацию в США я проситься не буду — ведь это конец службе. Стоит только начать, а там уже ничего не задержать, ни, тем более, отвратить будет нельзя Нет, я останусь здесь и буду продолжать работать.

Ему это не очень понравилось, но все же через несколько дней он позволил мне вернуться в Неаполь, и вскоре я опять почувствовал себя нормально. Но доктора не оставили меня в покое. Несмотря на тщательные исследования, в сердце ничего Подозрительного обнаружено нс было. По-моему, они так и не пришли к единодушному мнению относительно характера моей болезни, а в заключении было указано, что лопнул какой-то маленький сосудик и я временно потерял сознание. Случилось это осенью 1945 года, к с тех пор ничего подобного не повторялось, хотя работал я очень напряженно.

Любопытно, как все-таки любят врачи толкать людей на путь, с которого пет возврата. Если &ь\ я послушался их и ушел в отставку десять лет назад, многое для меня оказалось бы упущенным: война в Корее, назначение главнокомандующим на Дальнем Востоке и в Европе, два года службы в качестве начальника штаба армии, то есть все самое интересное, хотя и наиболее трудное в моей служебной карьере. Я не хочу сказать, что все люди, страдающие от подобных недугов, должны поступать, как я. Но я не обратил внимания на сердечный приступ, — если, конечно, это действительно был сердечный приступ, — и ничего со мной не случилось.

Иногда меня одолевали мысли о близкой смерти или инвалидности, и я начинал размышлять о том, как под неожиданными ударами судьбы человеческая жизнь вдруг обрывается или совершенно меняется. Во время службы на Средиземном море я услышал о трагической гибели генерала Паттона, машина которого столкнулась в Германии с грузовиком. Эта смерть потрясла меня. Многие считали Паттона противоречивым человеком, но я хорошо знал его, а зная Паттона, нельзя не восхищаться им. Это был выдающийся, одареннейший боевой командир, крупный военачальник. Находясь у него в подчинении, я питал к нему искреннее уважение, и известие о его смерти, тем более такой бессмысленной, глубоко опечалило меня.

Жизнь человека дорога нс только для пего самого, но и для общества. Поэтому из всех задач, стоявших передо мной как командующим на Средиземноморском театре, самой трудной оказалась та, решение которой возлагало на меня ответственность за жизнь человека. Немецкий командир корпуса генерал-лейтенант Антон Достлер после войны был осужден военным трибуналом за незаконный расстрел военнопленных. Его приговорили к смертной казни. Дело это рассматривалось после моего прибытия и поступило ко мне на окончательное решение. Если бы я встретил генерала Достлер а в бою, я бы, не колеблясь, убил его, как и он меня. Но сейчас все обстояло иначе. Этот вопрос заслуживал глубочайшего внимания и тщательного изучения. Им я занимался в течение нескольких дней, а тем временем и сам генерал Достлер, и его адвокат донимали меня многочисленными апелляциями. Я решил, что приговор должен быть оставлен в силе и приведен в исполнение. За двадцать четыре часа до казни генерал. Достлер передал через меня апелляцию его святейшеству папе Пию XIT. Я послал апелляцию в Ватикан с офицером связи, приказав ему немедленно сообщить мне о ее вручении папе. За несколько часов до казни ответ папы римского был получен. Он выражал уверенность, что дело находится в надежных руках, и не желал в него вмешиваться. Генерал Достлер был расстрелян.

1 января 1946 года мне сообщили, что я назначен представителем генерала Эйзенхауэра (он был тогда начальником штаба армии) в Военно-штабном комитете Организации Объединенных Наций, который через месяц должен был собраться в Лондоне., Эго было весьма приятной неожиданностью, хотя у меня оставалось мало времени для передачи своих обязанностей генерал-лейтенанту Ли, назначенному на мое место. Несмотря на недостаток времени, я все же успел немного познакомиться с положением наших войск в Европе. После окончания войны в Европе я не смог побывать в Берлине и теперь по пути в Лондон сделал там остановку. Сутки, проведенные мною в Берлине в обществе нашего верховного комиссара генерала Клея и его советника старого, опытного дипломата Мерфи, были для меня очень поучительны. Затем я вылетел в Лондон, куда уже прибыл государственный секретарь Стеттиниус с американской делегацией. Со своими коллегами генералом ВВС Кенни и адмиралом Тернером я оказался в обществе таких выдающихся людей, как сенаторы Ванденберг и Коннели, Джон Фостер Даллес, Эдлай Стивенсон, г-жа Рузвельт и Ральф Банч, входившие в состав американской делегации.