Солдат - [50]

Окруженные с трех сторон, ослабленные тяжелыми потерями, эти войска упорно сбивались в течение пяти дней, пока две дивизии — 82-я воздушно-десантная и 3-я бронетанковая, — пополненные в тылу, в Вербомоне и Тьё, выступили оттуда и встретились с ними, пройдя через узкий коридор, который еще не был перерезан немцами. 22 декабря во второй половине дня я вместе с генералом Хасбруком пробрался в окруженный немцами район и встретился со старшими офицерами блокированных войск. Там, на поле боя, слушая их голоса и всматриваясь в их лица, я старался понять, как они сами оценивают положение, В моем представлении сложилась мрачная картина. На переднем крае находилось боевое командование «В» 9-й бронетанковой дивизии, которой командовал генерал Ходж. Его части были расположены на самом опасном участке фронта. В случае отхода им пришлось бы принять на себя всю тяжесть арьергардных боев.

Я знал Билла Ходжа еще в Уэст-Пойнте. Он запомнился мне как невозмутимо спокойный, мужественный парень. Его ничто не могло вывести из равновесия, и поэтому мне хотелось поговорить прежде всего с ним, узнать, как он «чувствует» обстановку.

Сначала я установил с ним контакт по радио. Так как немцам был известен наш шифр, я обратился к нему открытым текстом в иносказательных выражениях, принятых, бывало, в Уэст-Пошгге в наших футбольных матчах. Убедившись, что Ходж узнал меня, я передал ему координаты фермы, где хотел бы с ним встретиться. Он прибыл ко мне в тот же вечер с последними лучами солнца. Я отвел его в сторону, чтобы нас не слышал никто из присутствовавших там командиров.

— Билл, — сказал я ему, — теперь мы установили с вами контакт. Позиции 9-й дивизии сильно выдвинуты вперед, и их не удержать. Оставаться там нельзя, иначе противник постепенно раскрошит твои части. Я собираюсь отвести отсюда 7-ю бронетанковую дивизию и все приданные корпусу части, включая и твои. Отвод войск я предполагаю начать сегодня ночью. Вы тоже будете отведены отсюда.

— Но это невозможно! — воскликнул он.

Одна эта фраза значила для меня больше, чем длинные речи других командиров или целые пачки донесений, так как к этому человеку я питал абсолютное, безотчетное доверие, доверие к его личному мужеству, к его профессиональным знаниям военного, к твердости его характера.

— Мы можем это сделать и сделаем, Билл, — ответил я.

И я оставил его подготавливать отход войск. В полной темноте, в жестокий мороз, пробиваясь сквозь снег, я приехал на виллисе на командный пункт 106-й пехотной дивизии, находившейся глубоко в тылу. Командир дивизии был там. По сути дела его дивизия была разгромлена и рассеяна немцами. Однако много солдат его дивизии все еще сражалось в окружении, и он, командир дивизии, должен был находиться именно там, с этой группой. Я прошел в его-комнату. Командир произвел на меня странное впечатление своим равнодушием ко всему происходящему. Его не заинтересовало даже то, что в эту ночь мы собирались приступить к выводу его войск из западни.

Поговорив с ним несколько минут, я выслал из комнаты всех, кроме генералов и полковника Квнлла — заместителя моего начальника штаба. По моему указанию Квилл написал на клочке бумаги приказ об освобождении этого офицера от командования дивизией. Затем я подчинил все его части командиру 7-й бронетанковой дивизии Хасбруку, хотя он был чином ниже снятого мною с должности генерала.

В ту же ночь генерал Хасбрук начал вывод войск из окружения. Мы вывели их, не потеряв ни одного человека и сохранив все вооружение. Нам удалось вывезти даже несколько 203-мм гаубиц, которые были брошены частями, уже вышедшими из окружения.

Когда мы еще продолжали вести тяжелые бои в Арденнах, я счел необходимым снять с должности другого старшего офицера. Я приехал в штаб командира дивизии, находившейся в очень тяжелом положении. Разговор с командиром более или менее удовлетворил меня. Перед уходом я спросил генерала, чем штаб корпуса мог бы помочь дивизии.

— Разве что помолиться за меня, — ответил он.

Как всякий религиозный человек, я глубоко верю в силу молитвы, но тон этого ответа поразил меня. Он выдал неуверенность генерала в себе, отсутствие того воинственного духа, который особенно необходим в минуту опасности. Наедине с командиром дивизии я попытался объяснить ему, что его слова могли деморализующе подействовать на подчиненных. Хотя этот генерал был моим добрым другом и я глубоко уважал его, я был вынужден отдать приказ о снятии его с должности.

Я хотел бы пояснить, что смена командиров — дело не простое. Во время первой мировой войны старших офицеров часто снимали с должностей поспешно, по незначительным, как мне казалось, причинам. Еще в самом начале своей карьеры я решил, что если когда-нибудь стану большим начальником, я никогда не буду повинен в подобных действиях. Смена командиров серьезно отражается на подчиненных им частях и может навсегда испортить карьеру прекрасного офицера. Прежде всего надо думать не о личном благополучии того или иного офицера, а о жизни его подчиненных. В случаях, описанных выше, я был уверен, что командиры были не в состоянии руководить своими частями.