Солдат из Казахстана - [61]

Все эти дни я пристально наблюдал Самеда. Он попал к нам из госпиталя в последние часы перед посадкой на самолет, доставлявший нас к Новороссийску. Он три раза ходил уже с нами в разведку и проявил себя как отважный и умный солдат. В бою за Новороссийск он смело вскакивал в рост, кидая гранату, метко стрелял, а в рукопашной дрался, чем мог, вплоть до приклада. Длинный, сухой, худощавый… Я силился угадать, кто он по профессии. Колхозный счетовод, учитель начальной школы, может быть, агроном или техник-смотритель? На поверку он оказался киномехаником, разъезжающим на мотоцикле по чайханам и колхозам и ухитрявшимся за вечер провернуть фильм на трех-четырех экранах. Может быть, отсюда и взялась его живая оперативность и аккуратность, с какой он выполняет и боевые задания, и самые незначительные поручения.

Он делает все с какой-то особой легкостью, которая порой производит впечатление беспечности. В минуты опасности два ряда его белых зубов сверкают товарищам улыбкой, словно ему самому никакая опасность не грозит никогда. Самед со всеми сошелся попросту, по-солдатски — на «ты». Только со мной он сохраняет уставное «вы» и тон подчиненного, но острые карие его глаза в это время весело и дружески говорят мне: «Давай перейдем на „ты“». Шутка срывается с его языка и тогда, когда, казалось бы, шутить не время. В любом случае он вспомнит народного мудреца муллу Насреддина и его изречение. Но его беспечность и шутливость никого не раздражают; наоборот, все ему благодарны.

Когда мы вернулись к себе в блиндаж после очередного купанья, я подошел к нему и протянул свой кисет.

— Мулла Насреддин советует не всегда подчиняться корану, — сказал Самед, принимаясь крутить козью ножку.

Прищурившись, он взглянул мне прямо в глаза и сказал тоном не предположения, а утверждения:

— Товарищ гвардии старший сержант решил разобраться, что я за чудак… Верно?

— Нет, нет, — пробормотал я, несколько растерявшись от прямого вопроса. — Просто я хотел бы узнать, откуда у вас столько интересных рассказов…

— От старого друга, которого повстречал однажды во время боя, — ответил Самед.

— Я слыхал, что вы со Сталинградского фронта…

— Да, пришлось… — произнес он кратко, и по лицу его прошло мрачное отражение пережитого.

— Что же ты не расскажешь нам о сталинградских боях? — спросил я, чувствуя, что и ему самому хочется поделиться воспоминаниями. — Сталинград и для нас родной город, на Кавказе мы тоже дрались за него… Расскажи!

— Этого не расскажет вам ни один солдат, — ответил Самед, — пожалуй, и целый полк солдат не расскажет. Разве, если собрать батальон генералов, они кое-как с этим справятся…

— А ты расскажи, что видел сам.

— Не так уж много… Солдат ведь видит лишь то, что у него на линии прицела… Три месяца и три дня я почти не двигался с места. Мы держали дом. Это был превосходный дом — с каменными сводами, с железобетонными столбами, ему бы века стоять. Справа от нас был большой красивый театр, а за ним виднелся широкий прекрасный город. Сначала я сидел с пулеметом на чердаке. Через три дня у нас снесли верхний этаж. Мы спустились пониже, вместо разбитого пулемета поставили другой. Тогда стало видно меньше, театр все перед нами закрыл, кроме ближайшей улицы. Потом день за днем у нас разбивали по этажу, и мы оказались в подвале. Над нами висел наполовину заваленный свод да торчали бетонные столбы, — вот их мы и защищали. Ты бывал в Самарканде? Нет? К возвращению Аксак-Темира с войны его самая красивая жена Биби-ханум приказала построить удивительную мечеть. Когда глядишь на нее, всегда жалеешь, что время разрушило эту чудесную красоту. Но время трудилось шесть веков, а тут у нас на глазах целый город превращался в развалины хуже мечети Биби-ханум. За три месяца от нашей роты осталось всего девять человек. Мы забыли, каким бывает лицо человека, когда он смеется, забыли, как звучит голос, когда человек шутит. Когда нас осталось семеро, немцы бросили прямо на нас батальон в атаку.

Командир послал меня просить подкрепления. Пока я пробирался сквозь летящие камни, чугун и железо, настала ночь. Подкрепления мне не дали, я возвращался назад и слышал, как наседают немцы на наших. В эту минуту я думал больше всего о том, что надо во что бы то ни стало добраться живым до своих ребят, — ведь я был для них все-таки подкреплением… И тут-то мне встретился старый друг, который шепнул мне несколько слов и заставил меня улыбаться. Это был мулла Насреддин. Так мы с ним и ползли по развалинам, обсуждая его совет. Когда мы добрались до наших, их было в живых всего трое. Фашисты все наседали. Но мы с Насреддином испортили им все. «Ия, ханнан!» — закричал Насреддин, бросая гранату, и, выскочив из укрытия, кинулся с автоматом навстречу фашистам… Я за ним, а ребята за мною — и фашисты бежали. Насреддин обманул их: они подумали, что у нас появилась целая свежая рота. Мы с Насреддином получили за это дело орден Отечественной войны и с тех пор сговорились не расставаться.

Самед улыбался весело и тепло. Я крепко пожал его руку.

— Ладно, друг Самед, шевели почаще муллу Насреддина. Пусть с нами воюет. Хороший солдат на войне не бывает лишним!