Солдат Иван Бровкин - [16]

— Отвечай, товарищ Бровкин! — напоминает ему председатель.

— Седьмое воскресенье будет, — склонив голову, тихо отвечает Ваня.

Гул возмущения прокатывается среди собравшихся.

— Тише, товарищи! — призывает к порядку участников собрания председатель и, обращаясь к Ване, спрашивает: — И не стыдно тебе, молодому комсомольцу, Бровкин?

— Стыдно, — тихо говорит Ваня после паузы. — Но честное слово солдата… — И он снова замолкает.

— Разрешите мне! — подымая руку, просит слова Буслаев.

— Слово имеет сержант Буслаев, — объявляет председатель.

— Товарищи! Комсомолец Бровкин действительно не раз нарушал воинскую дисциплину. Он заслуживает самого сурового взыскания. Но Бровкин мне как командиру отделения обещал исправиться…

Ваня бросает удивлённый взгляд на сержанта.

— Не верю я его обещаниям, товарищ сержант, — перебивает Кашин.

— А я верю, боец Кашин! — обрывает его Буслаев. — Разве в начале службы и вы не нарушали дисциплину? — Кашин молчит. — Отвечай, чего молчишь?

— Был такой случай… — с трудом признаётся Кашин.

Комсомольцы смеются.

— Предлагаю, — продолжает Буслаев, — поставить комсомольцу Бровкину на вид, а в случае повторного нарушения дисциплины принять самые суровые меры.

— Кто за предложение товарища Буслаева? — спрашивает председатель.

Все поднимают руки.

— Кто против? Никого, — продолжает председатель. — Кто воздержался? Никто.

Абдурахманов с радостным лицом дружески подталкивает Ваню в бок.

— Повестка собрания исчерпана, — заявляет председатель и встаёт с места.

Комсомольцы выходят в коридор казармы.

У дверей стоит Ваня с поникшей головой. Мимо него проходит Буслаев. Ваня нагоняет его и, идя рядом с ним, тихо говорит:

— Спасибо, товарищ сержант!

— Что твоё спасибо стоит, Бровкин? — сухо, не глядя на него, отвечает Буслаев. — Сегодня — спасибо, а завтра мне опять из-за твоей гармошки, будь она неладна, выговор.

— Не будет этого больше, товарищ сержант! Слово даю…

Буслаев косо смотрит на Бровкина.

— Вот увидите… — шепчет Ваня.

— Посмотрим, — нарочито равнодушно отвечает Буслаев и отходит.

Ваня, задумавшись, стоит в коридоре. Он слышит разговор проходящих мимо него солдат.

— Говорят, в третьем отделении появился какой-то Бровкин… Сладу с ним нет… Всех замучил.

— Ничего, обломают ему рога, — смеясь, отвечает другой солдат.

Ваня отворачивается, чтобы его не узнали, и идёт в глубь коридора.

В пустой палате казармы, освещённой утренними лучами солнца, у окна стоит Ваня и грустно смотрит на двор.

По двору к воротам идут подтянутые, в начищенных до блеска сапогах сержанты, ефрейторы и солдаты. Буслаев, Абдурахманов и Кашин подходят к часовому, предъявляют пропуска и выходят за ворота.

— А где ваш гармонист? — спрашивает Буслаева один из идущих ефрейторов. — Почему он никогда в город гулять не ходит?

— Нельзя ему… Не любит он гулять, — отвечает Абдурахманов.

— Брось болтать, Абдурахманов! — сердито говорит Буслаев.

— А почему? — возражает Абдурахманов. — Сегодня воскресенье. Можно болтать… Я гуляю.

— Ну и болтай на здоровье! — отмахивается от него Буслаев.

— Нет, я пошутил, — обращается Абдурахманов к ефрейтору и с сожалением добавляет: — Бровкин — штрафник… ему гулять запрещено.

— Ай-ай! — сокрушается ефрейтор. — А как здорово играет! А?

В казарме.

К стоящему у окна Бровкину подходит дневальный и с иронией спрашивает:

— Ну как, Бровкин, загораешь?

— Загораю. А тебе что? — Ваня сердито смотрит на него.

— Нет, так… ничего… А погода-то какая? Хороша! А? Говорят, в городском саду оркестр играет, девушки гуляют… А какие красавицы, Бровкин! Говорят, в мире нет лучше девушек, чем в нашем городе…

— А мне всё равно, какие они есть, — отвечает Ваня.

— Конечно, тебе всё равно. Ты их никогда и не увидишь.

— Почему не увижу? — снова сердится Ваня.

— Отсюда из окна их не увидишь… Для этого надо в город пойти. То есть, говоря по-нашему, по-солдатски, надо иметь увольнительную. А тебе её не видать, как своих ушей!

— Я вижу, ты сегодня тоже никак загораешь, — с усмешкой замечает Ваня.

— Нет, брат, — улыбаясь, отвечает дневальный. — Через час сдаю дежурство и — в город! Вот увольнительная. — Он показывает пропуск и вынимает из бокового кармана фотокарточку. — А вот и моя красавица, так сказать, в натуральном виде.

На фото во весь рост снят дневальный под руку с толстой курносой девушкой со смеющимся лицом.

— Нравится? — слышен голос дневального.

— А ну-ка, отойди от меня, занимайся своим делом! — наступает на дневального вышедший из себя Ваня.

— Мне на сегодня дел хватит. Тебя, чудака, жалко стало. — И дневальный идёт к двери.

— Нечего меня жалеть! — сердито бросает ему вслед Ваня. — Тоже мне… утешитель нашёлся!

Ваня подходит к койке, садится спиной к стоящему у дверей дневальному, берёт гармошку и, перебирая лады, тихонько наигрывает какую-то мелодию.

Мимо вытянувшегося дневального проходит капитан Шаповалов.

Ваня слышит приближающиеся шаги и, думая, что это опять дневальный, вскакивает с койки.

— Чего ты пристал ко мне как банный лист?

Он поворачивается — и неожиданно видит перед собой Шаповалова.

— Простите… Простите, товарищ капитан.

— Ничего… ничего! Садись, Бровкин! — говорит капитан и сам садится. Как бы невзначай, он спрашивает: — А где остальные?