Солдат идет за плугом - [75]

Об этом ей неоткуда было узнать…

Когда Хильда приехала одна в Клиберсфельд, она постаралась прежде всего узнать поближе своих учеников. При всей своей неопытности она все-таки искала путей борьбы. Она хорошо понимала, что это всего-навсего маленькая жалкая деревушка. Обитатели ее жили сонной жизнью, как и в большинстве других немецких деревень, не задаваясь никакими вопросами, как говорится, ни за ни против… Обыкновенная деревня, может быть, потому только и выросшая тут, что вода была близко.

Действительно, у подошвы холма, на которой раскинулась деревня, не спеша катила свои воды небольшая речка.

Хильда приходила сюда и подолгу любовалась тихой прелестью ее берегов.

Когда она сидела здесь в одиночестве, глядя на нескончаемый бег воды, в ней подымалось желание сделать что-то такое, что заставило бы людей усомниться в могуществе "тысячелетней империи", отнявшей у нее любимого. Пусть именно отсюда, из такой деревушки, будет подан знак возмущения против гитлеризма. И пусть он будет виден далеко-далеко, пусть его увидят, может быть, даже городские люди. Вот если бы эти прозрачные волны донесли ее дар до них, а может быть, и до тех, кто томится в неволе…

Чистые, пламенные мечты ее были в ладу с неуемным бегом вод. Река представлялась ей доброй советчицей, верной подругой…

Уроки географии учительница превращала в экскурсии. Усадив школьников возле речки, что змейкой вилась перед ними, она рассказывала, какие страны лежат на север, на юг, на восток и на запад от Германии. Ободренная ласковым журчанием воды, под защитой высокого ясного неба Хильда отваживалась иногда направить взгляды детей в сторону поднимающегося солнца… То были такие времена, когда даже детям не надо было ничего разжевывать: они, казалось, понимали свою учительницу с полслова. Жест, движение глаз заменяли слова.

Детям тоже полюбилась эта прибрежная молодая ивовая рощица.

Из тростника, росшего на другом берегу, они плели что-то вроде шлемов, а самые острые стебли приберегали для сабель, словно они готовились бог знает к каким яростным битвам. Шел третий год гитлеровской власти. В ночь на 1 мая от берега отчалил и поплыл по волнам сплетенный детскими руками тростниковый плотик, на котором вольно развевалась полоска красной материи.

Он плыл себе всю ночь как ни в чем не бывало мимо особых и всяких прочих войск "фюрера" и на рассвете доплыл до города.

Через несколько дней эсэсовцами был арестован Эмиль Гляс, лучший ученик четвертого класса — класса Хильды Кнаппе. Учительница была вне подозрений. Но однажды среди ночи в ее комнату постучалась высокая женщина с жидкими волосами, собранными в узелок на затылке. Это была мать Эмиля.

Женщина была пугающе бледна. Переступив порог, она вынула из-за пазухи желтый медный крестик.

— Фрейлейн, — сказала она глухим, словно доносящимся издалека, хриплым голосом, — фрейлейн, видите этот крестик на красном шнурке? Это крестик Эмиля.

И рухнула на пол.

Когда Хильда привела ее в чувство и спросила, что она знает о мальчике, мать оглянулась по сторонам или сделала вид, что осматривается — нет ли тут посторонних.

— Верните мне его! Они его убьют! Ведь он — ребенок! — сказала она, в отчаянии ломая руки. — Они хотят знать: кто его научил…

Молодой учительнице некуда было скрыться. Она не подговаривала Эмиля сделать плотик, даже не знала о его смелой затее — и все-таки со дня на день ждала ареста. Конечно, она в ответе за то, что он сделал…

Наконец у нее не хватило сил ждать дольше, и она решила пойти и отдать себя в руки гестапо. Все равно они, наверное, уже все узнали. Может даже быть, что вот эта самая высокая худая женщина — мать мальчика — выдала ее. Да и Эмиль, в конце концов, совсем ребенок… Ему не выдержать изощренных пыток. Лучше уж самой…

И она сама пошла с повинной в гестапо… С тех пор начался ее долгий-долгий путь из одного концлагеря в другой. Уж лучше бы покороче — прямо на виселицу… потому что вскоре она узнала, что мать Эмиля вовсе не выдала ее, а сам Эмиль… Эмиля уже не было в живых. Мальчик не назвал имени своей учительницы…

Непобедимые силы жизни стерли с лица земли и гестапо и концлагери… Но какая сила могла бы стереть, зачеркнуть ее ошибку, ее вину перед Эмилем и его матерью? Какая сила поможет ей, Хильде Кнаппе, прямо смотреть в глаза сегодняшним немецким детям?..

Ах, скоро начнет светать, а сна нет. Хильда повернулась, укрылась с головой. Заснуть бы! Если б она могла заснуть!

…Эмиль внимательно смотрит на нее с первой парты, стараясь не упустить ни одного слова учительницы. Он вглядывается в ее глаза: может быть, там он прочтет недосказанное ею, непонятое им.

Нет, он понял, он все понял.

Клетчатая рубашка очень ему к лицу. Он в ней такой ловкий, живой. Голубые полоски перекликаются с его глазами, каштановые волосы торчат мальчишескими вихрами. Вот чья-то рука хочет ласково потрепать их. Но что это? Она вцепилась в волосы и тянет его вверх… Эта проклятая рука поднимается все выше… мальчик становится все меньше… Потом — со всей высоты грохается оземь… А-а!

Фрейлейн Кнаппе содрогается, корчится, в ужасе зарывается лицом в подушку, но откуда-то снизу, из черного провала, куда он был брошен, Эмиль снова встает перед ней во весь рост, целый и невредимый. Он медленно поднимает голову. Мальчик бледен, но улыбается, и от голубых полосок на рубашке его глаза весело синеют.