Солдат идет за плугом - [100]

А сейчас надо объявить подъем, вывести солдат на утреннюю зарядку, потом проверить обмундирование, оружие, заглянуть в конюшню, освидетельствовать упряжь, инвентарь, потом…

Сегодня, вероятно, приедет с инспекцией капитан Постников. Четко, по-военному спросит Асламова о видах на урожай, поинтересуется, как живет местное население, во всех подробностях: как питаются, что говорят… Прикажет доложить о сенокосе. А когда они останутся наедине, спросит, словно между прочим, о Васе Краюшкине. Правда, при этом он будет хмуро смотреть в сторону, но расспросит обо всем обстоятельно…

Гариф, отлично знавший слабую струнку командира, будет отвечать и на этот раз с военной четкостью и готовностью. Между прочим, придется доложить о немке, покинувшей деревню. О двух немках, спохватился он погодя.

Глава XV

Асламов старался не назначать бывшего пленного на ночное дежурство, но днем Вася Краюшкин, единственный из всех солдат, охранял замок.

Для него это были самые тяжкие часы, часы одиночества и невеселых мыслей. Поэтому Вася запирал иногда флигель и, заглядывая время от времени через окно — стоят ли на месте все пять винтовок, — принимался чистить конюшни, копался в огороде либо помогал старому Иоганну в каких-нибудь хозяйственных работах.

Он отлично знал, что Асламов поглядывает на это косо. Однажды сержант сказал ему напрямик: "Дневальный, мол, это дневальный, и будь любезен соблюдать устав". Вася только того и ждал:

— А какое у тебя право назначать меня дневальным каждый день? Я тоже хочу в поле работать, как все люди… Что вы все из меня дистрофика делаете, никакой я не дистрофик.

Гариф не рассердился на эти слова, напротив: он, смеясь, пощупал мускулы Краюшкина, попробовал сдвинуть его с места, а когда это не удалось, козырнул ему одним пальцем и, лукаво усмехнувшись, пообещал на прощанье взять его как-нибудь с собой в поле на работу.

"Как-нибудь…" А пока что Вася все равно не находился в помещении команды, как положено было по уставу, а брался за какую-нибудь работу. Так и сегодня. Он взял у Иоганна большущую метлу на длинном черенке и принялся подметать двор.

И хотя работал он яростно, с мыслями своими все-таки не мог совладать. Припомнил спор с Гарифом прошедшей ночью. Сержант снял его с поста и отправил спать. Как малого ребенка. Может, он это из жалости делает? А вдруг тут причина посерьезнее? Эти мысли впиваются в него, словно пиявки, и чем упорнее он работает метлой, тем они неотвязнее.

Двор уже подметен. Краюшкин остановился на минутку передохнуть и вышел за ворота подмести и "плац" перед замком. Его взгляд падает на львов, выбитых на железных воротах, и мучительные мысли принимают другой оборот.

"Подлые фашисты… — вот от них-то и все его несчастья! Сколько они преступлений совершили за годы проклятой войны. У этого погубили всю семью, разорили дом, у того покалечили руку, ногу, оставили без глаза… Опустошили десяток стран. А у него эти подлецы отняли доброе солдатское имя. Эх!"

— Здорово, солдат! — вывел его из задумчивости чей-то голос. Перед ним стоял — нос к носу — загорелый долговязый солдат в пилотке, сдвинутой на одну бровь, с автоматом поперек груди.

— Здравствуй, — ответил Вася и приостановился, подняв метлу. — Куда путь держишь?

— Да вот, вышел прогуляться малость. Дельце у меня одно. Фу, ну и пылищу же ты поднял! А как эта деревушка зовется?

— Клиберсфельд.

— Не слыхал… Стоит здесь часть какая-нибудь?

— Нет, нас тут всего несколько человек — на полевые работы присланы, — ответил Краюшкин.

Незнакомый солдат заметно оживился. Он проворно поправил сумку противогаза, набитую бог весть чем, и продолжал расспросы:

— Из офицеров никого нет? Ловко устроились, браток! Житье! Харч — первый сорт, и барахлишко попадается, наверно? Попадается, скажи уж? — приставал он, беспокойно сдвигая пилотку на другую бровь.

Краюшкин снова принялся мести.

— А у нас, браток, просто слезы, — разговорился солдат, не замечая, что Вася изменился в лице. — Офицеры, сержанты, ефрейторы. Все на нашу голову. А фрицы и гансы так наловчились, проклятые, — просто не узнать! Только спросишь насчет барахла — грозятся начальству пожаловаться! Туда их… Слышь-ка, парень, а как у вас тут насчет… фрау? Видно, по горло, — он провел пальцем по шее, многозначительно подмигивая, — хоть отбавляй, наверно? А? И ловко же вы тут устроились!

Пока он болтал, Краюшкин, словно не слыша его, выписывал метлой по земле полукружия — все шире и шире, оставляя позади себя чисто выметенную мостовую.

— Эй ты, простота! Чего ты такую пылищу поднял? — рассердился, наконец, прохожий солдат, отступая от клубов пыли. — В подметальщики к немцам нанялся? Кто кого завоевал: мы их или они нас? Да ты что, боец или шляпа какая? Почему ты немцев мести не заставишь? — укоризненно покачал он головой. — Я бы их согнал сюда всех до единого и не то что метлой — языком бы заставил все вылизать! Чтоб пылинки не осталось! Пригрозил бы вот этим, — он похлопал по диску автомата, — живо подмели бы! Вот… Так ты говоришь, у вас тут только солдаты, а офицеров — ни одного?

Краюшкин отставил метлу и, внешне спокойный, подошел к солдату. Тот и моргнуть не успел, как диск автомата очутился в руках у Васи.