Соль жизни - [23]

В их сообществе так заведено: если одну из рыб подстрелили, то ее брачному партнеру становится любопытно — что там случилось, и он подплывает к тебе. Так что если и в этой стае такие же взаимоотношения, то одним разом можно заполучить сразу двух рыб.

С моими товарищами мы договорились не делать резких движений, и вслед за первыми стаями рыб сверху, прямо с неба, стали приплывать и другие. Для охотника это было потрясающее зрелище.

В стае одного вида рыбы отличались не только по размеру, но — если их рассмотреть поближе — и по характеру. Вот рыбка любопытная. Вот рыбка, которой хочется подплыть поближе, но из страха она не отваживается на это. Была и такая: желая перехитрить этих человеков, она подплывает с таким видом, будто хочет сказать: «Посмотрите-ка на меня!», потом застывает, пристально смотрит на тебя своим глазом, отворачивается и уплывает, будто говоря: «Только-то и всего!», но на самом деле любопытство одолевает ее, и она возвращается прежней дорогой, сделав вид, что забыла что-то. И все эти кампати — очень приличного размера: килограммов десять весом.

Мы никак не могли пресытиться этим зрелищем. Любуясь рыбами, мы взяли за обычай присваивать им имена — каждой в стайке, в которой было рыб по двадцать или чуть больше. Проверяя запас воздуха и распрямляя спину с тяжелыми баллонами, я понуждал моих товарищей к решительным действиям. И вот каждый из нас троих приготовил ружье и подобрался поближе к рыбам, чтобы приступить к охоте.

После того как мы подстрелили трех или четырех рыбин, стая исчезла. Тогда мы перебрались на другую сторону башни, пройдя по поручням около трети окружности, и стали ждать.

Рыбы вернулись быстро. Поскольку мы были уже в другом месте, они, вероятно, не признали нас. Как и в прошлый раз, они из любопытства подплывали к нам. Для нас же, которые вновь заняли места в зрительном зале, настал второй акт волнующей пьесы.

В третьем акте мы разработали такую тактику. Сначала стреляют двое и добывают двух рыбин; потом они перезаряжают ружья и перемещаются чуть в сторону, где их ожидает третий охотник; там они подстреливают еще двух рыбин. Так что за один акт добыча составляет четыре рыбины.

Когда на поручнях висело уже десять кампати, на сцене появились последние актрисы — акулы. Не барабанный бой наших ножей привлек их — они услышали, как кричат кампати, и поняли, что в этом странном месте происходит что-то необычайное.

Четыре трехметровые акулы демонстрировали свое возбуждение — растопырили боковые плавники и закружили вокруг нас: ангелы уступили место на сцене дьявольским созданиям.

Я ткнул наконечником гарпуна в приблизившуюся ко мне акулу. Другие акулы испугались крови и отдалились, а мы бросили двух кампати, которых повлекло течение: они медленно опускались на дно, и акулы радостно бросились за ними. Двое моих товарищей подхватили улов и поползли вверх по стене, а я, находясь к ним спиной и внимательно наблюдая за акулами, стал подниматься на поверхность.

На море по-прежнему стоял штиль, солнце тоже светило, как прежде. Было очень трудно рассказать товарищам, которые ожидали нас на яхте, что за представление развернулось перед нами на глубине всего в двадцать три метра. Расстояние в двадцать три метра представлялось мне возвращением из какой-то невероятной дали, отстоявшей отсюда на двести тридцать тысяч световых лет.

В зимнем порту

Год близился к концу. Вечером я решил отложить рукопись, которой занимался весь день, и прогуляться перед ужином. На обратном пути забрел в порт и увидел там Кристиансена.

Сгущались сумерки, через несколько минут совсем стемнеет.

В продуваемом холодным зимним ветром эллинге он ошкуривал наждачной бумагой днище яхты. Тело Кристиансена вибрировало от работы. Похоже, что он не заметил меня и увлеченно продолжал свое дело.

Он обернулся, когда я окликнул его, приветливо улыбнулся, кивнул, а потом — будто кто подгонял его — снова принялся энергично орудовать наждачной бумагой.

Сезон уже закончился, зимой соревнований не предвиделось, начинать подготовку к весне было слишком рано… Чтобы заставить человека в одиночку в это позднее время заниматься такой работой, одного энтузиазма было мало.

Он работал, словно одержимый. Ощупав выпуклости отполированного днища, он без всякой остановки продолжал полировать его.

Делать мне было нечего, я стоял рядом и наблюдал за тем, как он работает.

Все наши товарищи знали его как фанатика яхт-спорта. Он был технарем и страшным спорщиком относительно всего, включая яхты. Поэтому с ним бывало трудно иметь дело.

В яхт-клубе он был членом комитета по безопасности, и его инспекции были самыми суровыми. После того как в 1962 году во время регаты Хацусима произошло ужасное крушение, было принято решение инспектировать яхты непосредственно перед стартом и в случае малейших недоделок по части безопасности ни под каким видом не выпускать в море.

В Кристиансене было шесть футов и девяносто килограммов. Так вот, однажды в качестве проверки он стал прыгать по расположенной на корме неважно сделанной из тонких досок рубке. Одна из досок отвалилась, и яхту лишили права участвовать в соревнованиях.