Соль с Жеваховой горы - [24]

В основном это были женщины с детьми и старики, остатки когда-то больших и крупных семей, которые разделила и уничтожила война.

Дети плакали от холода и усталости. Самых маленьких все же старались усадить на верх подвод. Устроившись на грудах тюков, они начинали весело болтать ногами – дети оставались детьми. Обосновавшись, они воспринимали как необычное приключение даже это унылое странствие по бездорожью. И если им время от времени перепадали яблоки или сухари, они оглашали унылые окрестности заливистым детским смехом.

Обоз, как правило, сопровождало несколько вооруженных большевиков. Скидываясь, крестьяне нанимали таких солдат из красных отрядов, расположенных поблизости. Без охраны было никак нельзя – лихих людей могли отпугнуть лишь солдаты с оружием и в форме. Только при виде винтовки грабители убавляли прыть. А так их не смущало ничего – ни убогая одежонка нищих сельских женщин и детей, ни скудные крестьянские пожитки, завернутые в рваные платки, продетые на палку. И лишь при виде оружия грабители могли отступить. А потому без охраны не отправлялся ни один обоз, который должен был без потерь прийти в Одессу.

Старуха с мрачным лицом и косматыми бровями брела вместе со всеми, с трудом переставляя ноги в грязи. Дрожащими старческими пальцами она держалась за ближайшую подводу. Рваный пуховый платок съехал в сторону, обнажая растрепанные седые волосы, похожие на паклю, и огромную бородавку на крючковатом носу. Судя по выражению лица, старуха была злой, и эту злость только усугубляли сложности тяжелой дороги. А между тем вид ее был жалким – таким же, как и у всех остальных, уныло покорившихся своей судьбе и жадно вдыхающих запах тины с лимана, разлитый в воздухе.

– Ты бы села, бабка, с краю, – не выдержал молоденький красноармеец, держащий за узду тощую лошадь, запряженную в подводу, чьи худые ребра выступали сквозь сморщенную, вытертую кожу.

– Потерплю здесь… – буркнула старуха, затем добавила: – Одесса ведь скоро?

– Да входим уже. Вишь, вон Жевахова гора, – вскинул руку солдат, оказавшийся местным, – а там и Пересыпь недалеко. Вот и будем в городе.

– А чего не за под заставы идем? – Старуха зло зыркнула на него черным глазом.

– Здешняя, что ли? – удивился красноармеец.

– Мабуть, и за то. А мабуть, не до твоего ума дела собака хвостом чесала, – отрезала старуха. – Я за заставу говорю! Где не там идем?

– Так за заставу сплошные патрули, как чиряки до задницы! – встрял в разговор еще один солдат, постарше. – Оно тебе надо? Документы шмонать будут, оно такое. У тебя документы за порядок, или как?

– Или как, – прокомментировал первый солдатик, видя, что старуха сохраняет зловещее молчание, при этом громко хохотнул, и странный смешок неприятно повис в воздухе.

Было ясно, что ни у старухи, ни у всех остальных нет документов, да и откуда им было взяться! Кто стал бы их выдавать в том бедламе, когда за день могли смениться все возможные власти? Даже в городе с документами была напряженка, их перестали выдавать до лучших времен – административная неразбериха, нехватка бумаги, отсутствие новых законов… Что уж говорить о селе, в котором вообще не существовало ничего, коме нищеты, голода и хаоса.

– А ты давно, бабка, в Одессе была? – спросил молоденький солдат, просто, чтобы поддержать разговор – уж очень тоскливо было шагать по разбитой дороге в свете пасмурного, холодного дня.

– До чего тебе? – почему-то насторожилась старуха.

– Так, за просто… Я Одессу страсть как люблю! Никуда бы в жизни от нее не уезжал! Да судьба шо собака – как куснет, так не очухаешься.

– И не уезжал бы, – буркнула старуха, – сам до красных попер. Так за шо сопли разводить?

– Э, ты, бабка, не понимаешь! Если ты выбираешь – тогда могешь до зубов точить, а если за тебя выбирают? Вот ты до кого в Одессу, бабка, идешь?

– До онука. А тебе чего? – заметив, что съехал платок, бабка поправила его, сдвинув на глаза так сильно, что лицо почти все скрылось в тени.

– Да ничего. Странная ты какая-то! – пожал плечами солдатик. – Просто поговорить хочу. Отчего не поговорить с человеком, чтоб скуку прогнать в дороге?

– До онука, – повторила старуха, – в Одессе у меня онук живет. Чай, будет привечать бабку.

– Будет, конечно, – сказал солдат, и вдруг, приподнявшись, присвистнул: – Черт, не повезло! На конников напоролись.

– Что за конники? – спросила старуха, не в силах скрыть дрожащих ноток в голосе, выдающих сильное волнение.

– Да конники, отряд здесь неподалеку стоит… – и, вздохнув, солдат принялся шарить по карманам в поисках пропуска.

Всадники налетели как вихрь, окружили, остановили обоз, рассыпались вдоль подвод. К солдатам подъехал черноволосый молодой красавец, лихо гарцующий на гнедом коне.

– Командир конного отряда Михаил Няга! Предъявить документы, пропуски. Откуда следует обоз?

– Из Вознесенской губернии, – солдат протянул пропуски, выписанные по форме комендантом того села, откуда они вышли.

– Нет больше губерний, товарищ, – строго сказал командир конницы, – были, да все вышли. Революционную субординацию понимать надо!

– Будешь тут понимать… – фыркнул солдат.

– Так, ясно, – командир быстро пробежал глазами пропуск, – пусть все сопровождающие обоз приготовят документы.