Сокрытые в веках - [30]

– Вы удивительно догадливы, – совершенно растерявшись, выдавил Рене, – эта несравненная… – он запнулся, – газель действительно моя жена.

– Мадам, я восхищен! – сказал гость с легким поклоном.

Мари опустила долу синие очи и мелкими шажками проследовала на кухню, откуда через несколько секунд донесся звон разбитой чашки.

– Пойду помогу Мари варить кофе, – попятился Доменг вслед за молодой женщиной. Он определенно не испытывал особой радости от встречи с давним знакомым.

– Итак, – сказал Рене, – как вам удалось нас найти, или это всего лишь случайность? Возможно ли, что вас привело ко мне дело, связанное с моей работой?

– Нет, это не случайность, господин Мартен. Я приложил немало стараний, чтобы разыскать вас и Доменга, и несказанно рад, что они увенчались успехом. Вы, вероятно, запамятовали, что я держал в руках ваши документы, там, на острове?

Они помолчали. Сцена их встречи живо высветилась из прошлого и, медленно затухая, померкла.

– Вас трудно узнать, – сказал Рене, – лечение пошло вам на пользу даже в большей степени, чем на это рассчитывали. – Он избегал называть имя той, чей образ немедленно утвердился в их сознании.

– Правда ваша, – согласился собеседник, – с тех пор я не болел даже гриппом.

Еще довольно долго они обменивались ничего не значащими общими фразами. Рене понимал, зачем нашел его Шейх, но не давал ни малейшей зацепки заговорить на интересующую того тему: по молчаливому согласию с Доменгом он охранял в сердце святыню, которой не должно было касаться в праздных разговорах и о которой он так и не поведал Мари.

– Не пытайтесь меня убедить в том, что вы не думаете о ней, – наконец не выдержал Шейх. – Забыть ее нельзя, я понял это прежде, чем ступил на родную землю. Думаете, я стал счастливым человеком? Ничуть не бывало! Вырвавшись из тенет одной тоски, я стал пленником другой. Она вошла в глубь моей души и так там и осталась. Я долго сопротивлялся этому чувству, но не продвинулся ни на шаг в изнурительной борьбе с самим собой. Тогда я решил найти ее, чтобы она залечила мое сердце, как некогда тело, и сняла бремя, которое на него возложила.

Доменг поставил на стол поднос, уставленный чашками и вазочками со сластями, и присел на диван, озирая Шейха недоброжелательно и с подозрением. Мари, переодевшись в нарядное платье, присоединилась к мужчинам, предлагая угощение и стараясь непринужденно заполнить возникший в беседе разрыв. Гость охотно поддерживал заданную тему, предоставив Рене возможность собраться с мыслями. Зазвонил телефон, и Мари упорхнула в соседнюю комнату.

– Насколько я понимаю, – сказал Рене, – вы рассчитываете с нашей помощью найти Метту, не так ли?

– Именно так, – подтвердил Шейх. – Я готов взять на себя расходы, связанные с розысками, и компенсировать вам неудобства, вызванные внезапным отъездом.

– В этом нет необходимости, – заверил Рене, – мы сами собирались отправиться в те края, где она живет.

В глазах гостя блеснула радость, однако Доменг остудил его пыл.

– С чего вы взяли, Шейх, что мы будем вам помогать? – холодно спросил он.

– Не называйте меня Шейхом. Я покончил с военным прошлым. Так называли меня боевые друзья. Теперь я только Маруф аль-Камар, для вас просто Маруф. – Он встал, быстро прошелся к окну, обратно, и снова сел. – Я понимаю, что не вызываю у вас приязни, особенно у Доменга, если позволите вас так называть по старой памяти, но поймите, моя душевная рана гораздо глубже, чем можно предположить. – Он наклонился к Рене и, понизив голос так, как если бы доверял самое сокровенное, сказал – Со мной стало твориться что-то странное. Вернувшись домой и получив возможность вновь участвовать в военных действиях, я не смог прикоснуться к оружию. Каждый раз, когда я протягивал руку к автомату, что-то внутри меня яростно восставало и возводило на пути к нему непреодолимую преграду.

Его слова произвели на Рене ощутимое впечатление.

– Продолжайте, прошу вас, – с живостью сказал он, в свою очередь подаваясь навстречу собеседнику, – то, что вы рассказываете, очень интересно.

– Верите ли, – повел дальше повествование Шейх-Маруф, – я вдруг понял, что не смогу больше выстрелить в другого человека, у которого есть такое же право на жизнь, какое есть и у меня, и что, отнимая у него это право, я кощунственно присваиваю себе полномочия Всевышнего, на что посягать нельзя даже в мыслях. Тогда я ужаснулся в сердце своем и отринул от себя войну. Я стал миротворцем, пытаясь уладить конфликт с помощью переговоров, и уже добился на этом поприще некоторых успехов.

– Поздновато вы пришли к тому, чему учит вас с пеленок ваша же религия, – сердито сказал Доменг.

– Многие за всю жизнь упрямо не хотят принимать истины, – встал на сторону Маруфа Рене, – а что еще, Шейх, простите, Маруф, что еще с вами происходило необычного?

– Можно сказать, все, что я делал или чувствовал, было мне прежде несвойственно. Я полностью потерял интерес к привычной для меня жизни. Бывшие соратники отвернулись от меня, сочтя презренным отступником, но меня, всю жизнь одержимого гордыней и понятиями о чести, это даже не задело. Я понимал: они не знают того, что знаю я. Меня посещают необъяснимые видения – я скучаю по краям, мне незнакомым, где я никогда раньше не бывал. Меня, влюбленного в пустыню, стало тянуть к морю. Иногда перед моим мысленным взором встает величавый лес, где растут неведомые деревья; я вижу холмы, занесенные снегом, влажные луга, поросшие высокой травой и цветами невиданной красоты.