Сокрытые в веках - [22]

Доменг из всех сил ткнул его локтем в бок, и француз прикусил язык.

– Я очень богат, – не обратив внимания на реплику Рене, продолжал Шейх, – и могу обеспечить Метте царскую жизнь. Я хочу жениться на ней и увезти с собой на родину.

– Помнится мне, – осторожно заговорил Рене, косясь на Доменга, – что для меня вы сочли ее слишком молодой.

– Я признаю, что ошибался, – с достоинством ответил Шейх, – Метта сообщила мне, что ей уже двадцать лет. – Рене издал короткий смешок. – У нас женятся и на более молоденьких девушках.

– Какой же по счету женой вы рассчитываете ее сделать? – снова встрял неугомонный француз. – Кажется, одна жена у вас уже есть?

– Это действительно так, но я могу твердо обещать, что ни одна женщина не займет ее места в моем сердце.

– Не зарекайтесь, мой друг, не зарекайтесь, – скептически покачал головой Рене, – никто не может дать гарантий на вечную любовь. К тому же, прошу прощения, мы совсем не знаем, что вы за человек.

– Зато мы знаем, кто такая Метта, – раздраженно прервал их Доменг, не дав Белому Шейху ответить. – Не взыщи, Шейх, но наши переговоры не имеют смысла. Метта никогда не согласится на брак с тобой. Вот это я могу точно гарантировать.

– Да что ты знаешь? – разгневался Шейх. – Я чувствую, что тоже ей небезразличен.

Он взял себя в руки и продолжал более спокойно:

– Я смею надеяться, что она сможет полюбить меня так же сильно, как я люблю ее сейчас.

– Даже если это случится, она не пойдет за тобой, – упрямо настаивал Доменг. – Не смотри на нее, как на обычную женщину, – она не из тех, кто пожертвует всем ради мужчины.

– Да, такой девушки я не встречал, – медленно проговорил Шейх, – вчера я предложил ей вот это… – Он открыл стоявшую перед ними на столике большую, кованную серебром шкатулку. Она была доверху наполнена драгоценностями – бриллиантовыми переливами лучились ожерелья; тяжелые серьги и браслеты вспыхивали синими и зелеными гранями сапфиров и изумрудов; свернувшись длинными рядами, матово светились жемчужные бусы.

Поверх этого великолепия лежало кольцо с рубином, ярко-красным, как цветок гибискуса.

– Представьте, – вздохнул Шейх, – она на все это даже не взглянула.

– Такое богатство для нее ничего не значит, – сказал Доменг. – У нее совсем другие ценности. Позволь дать тебе совет, Шейх, – не трать времени попусту и не беспокой ее своими чувствами.

– Ты говоришь так, потому что сам влюблен в нее, – сдвинул соболиные брови Шейх. – Я вижу, ты повсюду следуешь за ней как тень.

– Это правда, – просто ответил Доменг. – Я люблю ее, и отдам за нее жизнь, если понадобится, и не только из-за своих чувств. Она олицетворяет собой то, за что не жалко и умереть.

Шейх перевел непонимающий взгляд на Рене.

– Полностью с ним согласен, – откликнулся француз. – Еще раз извините, Шейх, но мы бессильны вам чем-нибудь помочь. Могу лишь добавить в утешение – вы с Меттой никогда не поняли бы друг друга. Устремления ваши слишком разные. Вы думаете только о своем народе, защищая его интересы с помощью оружия, а она – обо всех, живущих на земле. Поверьте, именно в этом и есть неразрешимое противоречие.

– Мне непонятны ваши речи, – недовольно сказал Шейх. – Я вижу, что сначала мне надо получить ее согласие, а уж после мы вернемся к нашему разговору.

Когда они вышли наружу, Доменг в сердцах ударил кулаком по стволу дерева:

– Сколько пытаюсь, не могу понять, что может привлекать Метту в этом воинственном человеке!

– Кто же может постичь логику женского сердца? – философски заметил Рене.

– Однако я совершенно уверен, что она намеренно не заглядывает в его душу поглубже, боясь разочарования.

Шейху становилось все лучше и лучше. Скоро Метте со своим отрядом можно было трогаться в путь.

– Ты уже совсем здоров, – сказала она как-то, во время очередной прогулки с Шейхом. – Я сделала то, что обещала, теперь твоя очередь сдержать слово.

Его глаза сказали то, чего она так боялась и что так хотела услышать.

– Метта… – начал он, но она приложила пальцы к его губам.

– Прошу тебя, не говори ничего, не терзай мне сердце.

Шейх покорился – он почему-то отчетливо осознал, что настаивать бесполезно.

Метта стояла, прижав руки к груди, и смотрела в небо. Он проследил за ее взглядом.

Там высоко, в сияющей бездне, парили две птицы.

– Вы можете отправляться через три дня, – сказал Шейх.

Настал день отплытия. Путешественников снабдили провизией, одеждой, Рене подарили видеокамеру, и под конец Шейх сделал им поистине царский подарок: там, где они оставили свою лодку, теперь красовалась великолепная яхта. Она покачивалась на волнах прибоя, как нетерпеливая белая птица, готовая взмахнуть парусами-крыльями.

– А вот и подарок дедушке Итою, – сказала Метта, – и всей твоей семье, Доменг.

Итой не верил своему счастью. Он встал на колени перед судном, плакал и молился.

Метта и Шейх стояли неподалеку. Прощание их затягивалось, и Доменг подошел, решив поторопить девушку:

– Пошли, Метта. Пора, утро в разгаре.

Метта, глядя на Шейха и затягивая его в янтарную глубину своих глаз, произнесла извечные слова на родном языке:

– Тину наимме меттайя, – и речь ее прозвучала, как песня.

Доменг погрустнел и ушел на яхту.