Сокрушительный удар - [30]

– Ладно, Паули, хватит, – сказал я.

– Слушай, приятель, мне просто не хочется, чтобы ты вляпался в крупные неприятности!

– Да ничего со мной не случится! – сказал я. Но Паули потряс головой и возразил, что всерьез за меня боится. Я слишком честен, и мне это на пользу не пойдет.

Глава 8

Константин, Керри и Николь были на ипподроме: в этот день в скачках должен был участвовать жеребчик Константина, бывший фаворитом главного заезда. Константин был в таком дурном настроении, что им, пожалуй, было бы веселее в приемной у зубного врача. Поэтому вскоре после того, как они прибыли, Николь сбежал из атмосферы всеобщего уныния и с гримасой присоединился ко мне.

– Этот чертов Уилтон Янг…

Мы спустились к паддоку, чтобы посмотреть, как выводят двухлеток, участвующих в скачке для новичков.

– Скажи своему папе, пусть утешится тем, что Уилтон Янг скорее всего выбросил деньги на ветер.

– Ты думаешь?

– Многие ли лошади берут призы стоимостью в семьдесят пять тысяч?

– Папа убежден, что этот жеребчик выиграет Триумфальную Арку.

– Скорее утешительную скачку в Редкаре.

Николь расхохотался.

– Да, это его подбодрит!

Я спросил, как поживает Речной Бог. Николь ответил, что конь ест хорошо и выглядеть стал уже лучше. Он спросил, не узнал ли я, зачем Кучерявому понадобились его лошади, и я сказал, что еще нет. И мы еще некоторое время провели вместе, скрепляя неожиданно возникшую дружбу.

Вик Винсент это заметил, и ему это не понравилось: он воспринял нашу дружбу как еще одно покушение на его монополию на Бреветтов. Даже Николь ощутил направленную на меня вспышку злобы.

– Что ты такого сделал, что Вик на тебя злится? – спросил он.

– Ничего.

– Но что-то же ты сделал?

Я покачал головой.

– Дело не в том, что я сделал, а в том, чего я делать не собираюсь. И не спрашивай, что именно, потому что я тебе не отвечу.

Николь фыркнул:

– Что, профессиональная тайна?

– Ну да, вроде того.

Он искоса взглянул на меня и усмехнулся:

– Как тогда, когда я нечестно выиграл скачку, а ты не стал жаловаться на меня распорядителям?

– Н-ну…

– Ага, – сказал он. – Ты, может, и забыл, но я-то помню. Ты пришел четвертым. Ты слышал, как я наплел владельцу с три короба, и ничего не сказал.

– Но ты же выиграл.

– Ага… А если бы ты рассказал об этом, меня бы опротестовали.

– Так это когда было…

– Целых три года назад! – Он ухмыльнулся. – А клыки у леопарда прежние.

– Пятна.

– Клыки! – Усмешка мелькнула и исчезла. – Состязаться с тобой было сущим наказанием.

– Ну что ты!

– Ей-богу. Ты был милейшим парнем, пока не сядешь в седло, но уж тогда – берегись все!

Он помолчал.

– Я должен тебе сказать одну вещь… Я у тебя многому научился. Научился не ныть и не жаловаться, когда судьба к тебе несправедлива. Научился не обращать внимания на мелкие неприятности и стремиться вперед, вместо того чтобы пережевывать старые обиды. И не скулить, когда все идет не так, как хотелось бы. Так что, пожалуй, я тебе многим обязан.

– Ну, ты только что со мной расплатился, – ответил я.

Чуть позже я стоял, облокотившись на перила балкона на крыше трибун для избранных, и смотрел вниз. Внизу Вик Винсент переходил от группки к группке, болтал, хохотал, что-то записывал, хлопал людей по плечу. Он выглядел доброжелательным, осведомленным и компетентным. Он выглядел ребячливым, безобидным и в то же время надежным. На нем был плотный твидовый костюм и несколько щегольская темно-красная рубашка с белым воротничком и галстуком. Шляпы он не надел.

Хотелось бы мне знать, почему он вдруг в последнее время сделался таким агрессивно-алчным! Он всегда преуспевал и давно уже занял первое место среди барышников-одиночек. Он ежегодно проворачивал сделки на сумму около двух миллионов фунтов. При пяти процентах комиссионных это означало, что он каждый год зарабатывает по сотне тысяч. Даже если учитывать крупные расходы и большие налоги, у него все равно оставалось немало.

Работал он как поденщик. Во время зимних аукционов он целыми днями торчал на холодном ветру, подсчитывал, оценивал, давал советы, покупал, делился своим опытом – не бесплатно, разумеется. А теперь, когда он мотался по захолустным уголкам, запугивая коневодов на провинциальных фермах, работы у него прибавилось, пожалуй, вдвое. Видимо, случилось нечто, отчего жажда денег довела его до грани преступления.

Интересно, что именно?

Паули Текса исходил восторгами по поводу Ньюмаркета, утверждая, что этот ипподром лучше любого из виденных им в Америке от Саратоги до Гольфстрим-парка. Когда я выразил ему свое недоверие, Паули признался, что ньюмаркетский ипподром нравится ему тем, что он такой маленький, такой старомодный, такой удивительно английский… Трибуны в Ньюмаркете были сравнительно новые и комфортабельные; но я, усмехнувшись про себя, подумал, что, видимо, «маленький, старомодный и английский» ипподром непременно предполагает неудобные скамьи, толкучку в баре и отсутствие нормальной крыши над головой.

Паули говорил, что ему также очень понравилось поле. Ему нравилось смотреть, как лошади скачут по траве. Ему нравилась длинная и прямая правосторонняя скаковая дорожка.

– А ты в Ньюмаркете уже бывал?