Сокровище магов - [44]

— Ну да, он самый. Злой человек. Враг. Бог шель­му метит, вот и его отметил. Только и этого ему мало. Он подкупал бедных дураков за деньги лес поджигать, чтобы пастбища открывались. И вот. В самом красивом месте леса, в самом лучшем, где медведица жила, заго­релся невиданный пожар. Просто душа разрывалась при виде его. Визжали бедные звери, пищали несчастные птицы, бежало всё опрометью.

Услыхал я, что моя медведица ревёт. Вижу, отсту­пает она шаг за шагом перед пламенем, бьёт с ожесточением лапами по горящим сучьям. Что это за зрелище было, товарищ! Зверь лес спасает и ревёт от боли!

Подошёл я к ней, помочь ей хотел и стал рядом с нею. Увидевши меня, она вдруг на задние лапы подня­лась. Передние-то лапы у неё обгорели, все в крови, в пасти кровавая пена, а из глаз слезы текут, ровно у человека.

Я стою изумленный всем этим, растерялся, а она вдруг как плюнет в меня, и прежде, чем я опомнился, как хватит меня лапой — я и повалился на землю. Под­нялся сразу, готовый бороться с ней, да жалость меня взяла, такая жалость! Понял я, что, ведь мать она, простил её. Стал, стою спокойно, а она снова плюнула в меня и хватила на этот раз так жестоко, что у меня в глазу потемнело и почувствовал я, как кровь у меня по лицу потекла. Она мне глаз вышибла, товарищ, ког­тем. С тех пор я кривым стал.

Одноглазый умолк. Профессор Иванов смотрел на его широкие плечи, ссутулившиеся под тяжестью вол­новавших его мыслей, на опущенную голову и почув­ствовал необъяснимый подъём духа. Может быть, он в этот момент не отдавал себе отчёта в том, что подъём этот вызван соприкосновением с неприкрашенной при­родой, с самыми возвышенными чувствами.

— А что было потом?

— После пожара я нашёл её мёртвой! — отвечал глухим голосом Одноглазый. Это воспоминание было очень тяжёлым для него. — Она лежала у обгоревшего ствола сосны с уродливо торчащими остатками ветвей, похожая на какой-то страшный памятник. Там я её и закопал. Лапы её до половины обгорели. Она рылась в угольях и пепле после пожара, чтобы достать из дупла своего медвежонка, того самого, которого мы сей­час дожидаемся… Он чудом спасся от огня. Так я её нашёл, мёртвой и обожжённой.

Одноглазый встал на ноги и вздохнул.

— Такие лунные ночи, товарищ, бывают только здесь!

Вдруг он насторожился как охотничья собака, всма­триваясь в противоположный берег ручья. Затем бес­шумно подошёл к самому берегу.

На том берегу папоротник раздвинулся. Кто-то че­рез него пробирался. Точнее, пробирались два существа, одно за другим. Впереди пробиралось более крупное — папоротник раздвигался шире, а за ним другое — по­меньше.

— Наконец-то! — прошептал профессор Иванов.

Однако Балцак приблизился к нему и жестом по­просил у него ружьё. Удивлённый профессор подал его. Одноглазый осторожно зарядил его и залёг в удобном месте. Рядом с ним залёг и профессор.

Перед папоротником, в том месте, где Одноглазый ожидал появления медведя, выросла человеческая фи­гура. Отряхнув налипшие листья, фигура тихо свистну­ла. За нею поднялась другая фигура — мальчика. Оба были нагружены рюкзаками, в руках у них были ру­жья…

Одноглазый нахмурил брови.

— Медведь убежал, ты видел? — засмеялся стар­ший. — Ветер дул с его стороны и он нас не почуял, но понял, что тут кто-то пробирается и предпочёл удалить­ся. Наверное это была медведица с медвежонком, а то они очень любопытны, если не стервятники. Он бы нас не оставил в покое, пока не выяснил бы, с кем имеет дело.

— Опытный человек! — прошептал Одноглазый, несколько успокоенный. Он, по-видимому, сразу почув­ствовал, с кем имеет дело.

— Дед Чудо, а ты встречался с медведем-стервят­ником? — спросил мальчик.

— Эх, Петушок, о лихом не полагается говорить! — засмеялся дед Чудо. — Теперь снимай тапочки, чтобы перейти через ручей. Утренние часы холодные. Пусть лучше ноги у нас будут сухими. Народ говорит: «Сухи ноги — здорова голова». Давай, мой мальчик!

Профессор Иванов поднялся. В нём внезапно про­будился интерес к людям, переходившим сейчас вброд Серебряный ручей. Он приблизился к Одноглазому и, положив руку на ствол ружья, опустил его к земле. Тот понял его и снял руку со спуска.

На свете мог быть только один дед Чудо, который стал бы бродить глубокой ночью по утёсам вершины Орлиное Гнездо, в сопровождении юноши, носящего имя Петушок. Профессор Иванов, узнавший об этом имени и его истории из сегодняшнего рассказа Павлика, как ни было появление деда Чуда невероятным, принял его, как нечто закономерное.

Профессор выступил вперёд и воскликнул:

— Эй, дед Чудо, ты настоящее чудо!

Дед Чудо и Петушок остановились на берегу, как были — с обувью в руках и с засученными штанинами, — удивлённые, а может быть и испуганные.

— Простите, — сказал дед Чудо, несколько прийдя в себя, — с кем я имею честь говорить?

— Я — профессор Иванов.

— Про-фес-сор! — произнес дед Чудо, делая уда­рение на каждом слоге. — Ну, конечно, а я не догадался. Конечно, конечно. Мои орлы говорили мне… — Он вдруг осёкся. В голову его нахлынуло много мыслей, и он сбился. — Павлик и Белобрысик с вами, живы-здо­ровы, не правда ли? — спросил он, оправившись.

Они пожали друг другу руку в тени деревьев, не бывши перед этим знакомы. Судьба смелых мальчиков Павлика и Белобрысика связывала их, а лес предрас­полагал к откровенности и чистосердечности. Они при­ветствовали друг друга как старые друзья.