Сокровище царя Камбиза - [69]

Думаю, подобное подействовало бы не только на суеверных египтян, но даже на зачерствелых европейских преступников.

В отдалении еще слышался стук камешков, скатывающихся по крутым ступенькам из-под бегущих ног.

Я не сомневался, что они не остановились, чтобы убрать мостик, но все же испытал огромное облегчение, обнаружив его на месте. Теперь все зависело от того, как быстро они придут в себя и запрут ли железную решетку. Пытаясь подстегнуть их, я попробовал кричать, но из растрескавшихся губ вырывался только хриплый шепот Лишившись голоса, я все же старался произвести как можно больше шума, громко топая по каменному полу и ударяя рукой по стенам.

Наконец чуть потянуло свежестью, и я понял, что приближаюсь к входу. Решетка была открыта, и вскоре я уже стоял на дне глубокой ямы и глядел вверх на острые скалы и мерцавшие в вышине звезды.

Я отдал бы все на свете, чтобы лечь на камни и вдыхать свежий ночной воздух, столь ароматный после затхлой и душной атмосферы гробницы. Однако опасность еще не миновала. Если они вернутся и найдут меня здесь, то просто перережут мне глотку, поскольку в теперешнем состоянии я не смог бы оказать серьезного сопротивления.

Трудно вспомнить, как мне удалось взобраться по лестнице. Много раз я мог сорваться и сломать шею, но в конце концов все-таки очутился наверху. В свете звезд я различил каменистую тропинку, идущую по оврагу и дальше, вдоль обрыва. Я пошел по ней, постоянно спотыкаясь, падая, ползя на четвереньках и вновь вставая. И каждое усилие отнимало остатки сил.

Последние метры я буквально катился по тропинке на дно долины. Пройдя затем до гробницы Тутанхамона, я вскарабкался на другой склон, что едва не доконало меня, и оказался около сторожки. В полном изнеможении, опустившись на крыльце на колени и не в состоянии издать ни звука, я колотил кулаками в деревянную дверь, пока не разбудил сторожей.

Мне повезло, что они были арабами, — европейцы могли дать мне вдоволь напиться и этим наверняка убили бы меня. Но арабы просто омыли мне лицо и губы, зная, как обращаться с человеком, найденным в пустыне и умирающим от жажды. Один из них положил в чашку горстку свежих фиников, добавил немного воды, размял их в жидкую кашицу и заставил меня проглотить ее крохотными порциями. Когда я справился с этим, мне позволили выпить несколько капель эвианской воды, взятой из запасов археологов. Только после этого боль в желудке слегка утихла, и я мгновенно заснул.

Когда я проснулся, за окном ярко светило солнце. Я лежал на низкой кровати, обнаженный и завернутый в одеяла. Я смутно помнил, как ночью сторожа сняли с меня одежду и обтерли измученное тело смоченной в воде губкой. Я пошевелился, и сидевший на полу араб встал и дал мне воды. Затем он вышел и вскоре вернулся с пожилым англичанином.

Первым делом посетитель спросил, кто я и как оказался в таком состоянии, но я смог лишь прохрипеть свое имя. В любом случае, мне нужно было время, чтобы обдумать, что же рассказывать.

— Хорошо, старина, — дружелюбно сказал он. — Не надо сейчас говорить.

И, взяв из рук араба чашку с чем-то, напоминающим творог со сливками, принялся кормить меня.

— Вы почувствуете себя лучше, когда проглотите это, — продолжал он, — это лябди забади, свернувшееся козье молоко, пища, легкая для желудка и содержащая огромное количество витаминов. Самые мудрые из арабов едят его каждый вечер в месяц Рамадан, когда постятся от восхода до заката солнца, в то время как простые феллахи половину ночи занимаются обжорством.

Он дал мне еще воды и оставил спать.

Проснулся я только поздно вечером. Арабов в комнате не было, и я мог спокойно состряпать небылицу, удовлетворившую бы их любопытство. Я знал, что, если скажу правду, Уне будет предъявлено обвинение в покушении на убийство, но, несмотря на все выпавшие на мою долю страдания, я не был готов к этому.

И когда английский археолог вновь посетил меня, я сказал ему, что тремя днями раньше вместе с Уной посетил долину и в последнюю минуту решил отказаться от участия в экспедиции, отправлявшейся в тот же день. Мне не захотелось самому разговаривать со своими товарищами, и я попросил Уну сделать это. Мы расстались на тропе, ведущей через холмы в Дейр-эль-Бахри, и условились, что я вернусь в Луксор, когда участники экспедиции уже уедут. Сидя на вершине скалы, я заскучал и отправился исследовать заинтересовавший меня овраг, находившийся в нескольких милях. Но прежде чем я успел вернуться на тропинку к Дейр-эль-Бахри, меня застигла ночь, я сбился с пути, проблуждал свыше двух с половиной суток без пищи и воды и лишь на третью ночь, при последнем издыхании, вернулся в Долину Царей.

Такая история покрывала все непредвиденные случайности, и археолог с готовностью проглотил ее. Затем он спросил, собираюсь ли я вечером возвращаться в Луксор, и, после утвердительного ответа, пошел договариваться о моей отправке.

Одеваясь, я размышлял, заметил ли он, что под жилетом на мне нет никакого нижнего белья. Относительно арабов, раздевавших меня, можно было не беспокоиться для них вообще не имело значения количество предметов одежды. Рано или поздно рубашка, кальсоны и шляпа, оставшиеся в гробнице, конечно же, будут обнаружены, и это заставит их задуматься. Но к тому моменту я уже буду в пустыне с Бельвилями, за сотни миль от Луксора.