Сокровище царя Камбиза - [65]

Если я не появлюсь в Луксоре вечером, перед отправлением экспедиции, это обеспокоит моих друзей, и они задержат отъезд. К утру они поднимут тревогу и поставят на ноги полицию. За Уной будет послана погоня, сторожей допросят и узнают насчет ключа от гробницы Тутмоса III. В результате в ближайшие сутки я буду спасен, а Уне будет предъявлено обвинение в покушении на убийство.

Правда, я очень сомневался, что Уна окажется настолько глупа, чтобы поступить подобным образом. Скорее всего, она попробует заставить их поверить в то, что в последний момент я бросил их и решил остаться с ней.

Трудно представить, что они проглотят такое заявление, если оно не будет подкреплено запиской, написанной моей рукой, подделать которую ей вряд ли удастся.

Но надо ли ей вообще возвращаться в отель? У нее была машина, и, как только она переправится через реку, можно сразу же поехать либо на север, в Асьют, либо на юг, в Асуан. Оттуда послать несколько телеграмм: одну — от моего имени Бельвилям, с выражением сожаления, что пришлось покинуть их, и намеком на причину, по которой я это сделал, другую — своей горничной и еще две, подписанные ею и мной, — управляющему отеля, сообщающие, что ее горничная заберет из отеля наши вещи.

Во всем этом лишь одна деталь могла доставить Уне хлопоты — мое тело. Могли пройти дни, недели или месяцы, но рано или поздно кто-нибудь захочет спуститься в гробницу. И первое, что бросится в глаза — убранный деревянный мостик через пропасть, а когда его поставят на место, второе — мои останки в погребальной камере. И станет очевидным, что я умер не от несчастного случая или сердечного приступа, а брошен здесь намеренно, как в ловушке.

Неожиданно во мраке моего беспросветного уныния блеснул луч света — Уна не осмелится оставить мое тело в гробнице, если не хочет быть обвиненной в убийстве. Ей придется вернуться и забрать его.

Чем больше я думал об этом, тем сильнее становилась уверенность, что именно так она и поступит. Она могла снять слепок с ключа, изготовить его копию и ночью тайно проникнуть сюда вместе с Саидом. Они поставят на место мостик, вынесут тело наверх, спрячут его в какой-нибудь расщелине и завалят камнями так, чтобы его не обнаружили хотя бы несколько лет, а, может быть, и столетий.

Итак, когда же они должны вернуться?

Этот вопрос заставил заволноваться мой и без того возбужденный ум. Чем дольше тело будет находиться в гробнице, тем больше шансов, что его обнаружат, а как только это произойдет, им не избежать обвинения в убийстве. Мне казалось, что они не рискнут появиться здесь позже, чем через несколько дней. Им необходимо очень точно рассчитать момент возвращения — меня можно оставить здесь ровно на такой срок, чтобы не сомневаться в моей смерти, но ни на день дольше.

Но станут ли они ждать окончания этого срока, если каждый час удлиняет тень виселицы, грозившей им? Скорее всего, они появятся значительно раньше, когда сочтут, что мои силы достаточно подорваны, и я не смогу оказать сопротивления. Они просто вытащат меня и прикончат наверху в одном из оврагов.

От этой мысли пульс у меня забился быстрее. Если я прав, тогда еще есть возможность остаться в живых до их возвращения и попытаться улизнуть. Но как сберечь силы для схватки с ними?

Нельзя надеяться, что меня оставят здесь меньше, чем на пару дней, а без воды к концу этого срока я либо превращусь в бредящего лунатика, либо настолько ослабею, что не смогу ни ползти, ни связно мыслить. Следовательно, надо сейчас же, пока мой ум остр и подвижен, придумать, как перехитрить их.

В гробнице достаточно тепло, и, похоже, температура здесь веками оставалась постоянной, несмотря на то, что наверху скалы раскалялись от летнего солнца или остывали под холодным зимним ветром. Зная это, я разделся, собираясь осуществить задуманное.

Закончив приготовления к встрече Уны и Сайда, я взглянул на часы: они показывали четверть третьего. У меня было ощущение, что я нахожусь здесь уже очень долго, и наверху настала глубокая ночь. Мы спустились сюда днем, в начале первого, и с тех пор, следовательно, должно было пройти более четырнадцати часов. Внезапно мой взгляд упал на горевшую свечу. Ее длина составляла теперь около трех дюймов, но за четырнадцать часов она бы сгорела целиком. Значит, сейчас только третий час дня, а не ночи, и я пробыл здесь всего лишь около двух часов!

Зная, что свеча потребуется позднее, я поспешно задул ее, и все вокруг погрузилось в абсолютную черноту.

Сидя в накопившейся веками пыли, несколько смягчавшей жесткость каменного пола, я размышлял, как вынести предстоящие двое или более суток пыток. В гробнице стояла такая тишина, что казалось, ее можно потрогать. До сих пор это не особенно беспокоило меня: сначала боль в голове позволяла ни о чем не думать, потом, когда она слегка стихла, я принялся размышлять об ужасах моего положения, а последний час постоянно двигался, и звуки моих движений наполняли камеру, эхом отражаясь от стен. Но сейчас я понял, что царившая здесь жуткая тишь может сыграть злую шутку с моими нервами. Я не припомню, чтобы кто-то смог прожить более трех — четырех дней без какой-либо жидкости.