Сокровища России - [40]

— На кого?

— На всех. Чтобы заткнулись и не орали. На Кольку больше — это второй, фальшивый мальчишка. Он первый там заорал. Из-за машины…

Но тут за реставратором закрылась дверь, и Нортон спросил:

— Я видел там, в музее, я видел парочку мальчишек. Какой настоящий? По-моему, они все… или я ошибаюсь?

— Нет, оба фальшивые. То есть, настоящие.

— Какого художника?

— Неизвестного. В принципе, я числюсь отцом, — сказал Эдик.

— Это понятно, — сказал Нортон, посмотрев еще раз на дверь. — Мне настоящий нужен. Он где?

— Вечером будут дома. Оба будут. На кой черт они тебе сдались?

— Естественно, хочу продать. Но только настоящего.

— Ты о чем говоришь? — изумился Эдик. — Ты разве работорговец?

— Я о картине. «Мальчик в охотничьем костюме» Филдса. И еще «Мальчик в голубом» Пикассо. А ты про каких?

— А я о своих оболтусах. Теперь понял. Филдс, он же почти никому не известен. А Пикассо… по-моему, давно продали. Возьми лучше Модильяни. Завтра будет готов — вот, сейчас с реставратором говорил.

— Нет, только Филдс. — Нортон насупился. — Ты знаешь мое отношение к закону. Только ради Филдса… для одного старого лорда, друга моего отца. Он собирает именно работы Филдса. Кстати, почему — два мальчишки? У тебя же один всего, помнится.

— Был один, — обеспокоено сказал Эдик. — Димка. Он с женой остался. Теперь еще двое… образовались, Витя и Коля. А насчет Филдса… тут некоторая сложность. Тебе ведь с документами, раз для друга отца, значит, через Пузырева. Он продаст, но за сколько? Черт его знает. Я б тебе Филдса за стольник отдал, который должен. Но без вывозных документов. Через неделю.

— Нет, мне нужны официальные документы. За Филдса я готов выложить…

— Меньше десяти, — предупредил Эдик, Пузырев и разговаривать не будет. А мой долг?

— Твой долг — само собой, погашается, если я получу Филдса. Но десять — это невозможная цена. Твой директор — просто пират. Максимум — пять.

Эдик задумался. Скупость Нортона оказалась необычной. Спросил:

— Пять — чего?

— Миллионов, разумеется, — сердито сказал Нортон.

— С ума сошел! — ужаснулся Эдик. — Не вздумай Пузыреву такое загнуть. Десять тысяч долларов — вот что я имел в виду. Лично Пузыреву, из рук в руки. Ну, и в кассу — копейки какие-то. Точнее, рубли. Пять или шесть тысяч. Ты — мой друг, тебя грабить не станет. Но тебе придется пожертвовать на российскую культуру. Хоть сколько-нибудь. На счет Министерства культуры. Оно бедное. Теперь вот автопарк меняет, машины для чиновников. С «Мерседесов» пересаживаются на «Вольво». Тысяч пятьдесят. Хватит им, оглоедам.

Нортон думал с минуту. Потом вздохнул:

— Ладно. Хотя чего-то я не понимаю, наверное. Лучше о мальчишках расскажи. Как это образовались? Нашлись?

Эдик подумал.

— Нет. Я их не терял. Откуда-то взялись. Оба фальшивые, но считаются настоящими.

— Как картины в вашем музее? — обрадовался Нортон.

— В Российской музее только подлинники, — тоном учителя поправил Эдик. — Как и мои мальчишки.

— Не понимаю.

— Ты с Запада, — с досадой сказал Эдик. — Может, еще раз прогуляешься по нашим залам? Только смотри не глазами коллекционера, а глазами обычного рядового зрителя. В том числе и чиновника из этого самого Министерства культуры.

Нортон предпочел, видимо, сделать это мысленно. Минут пять он сидел и молчал, потом что-то в лице дрогнуло, глаза просветлели:

— В самом деле, я же пожертвую им пятьдесят тысяч. В Российском музее могут висеть только подлинники. Я же куплю копию. И почему бы мне… не покупать у вас копии? В начале Филдса. А потом…

— Ну да, — сказал Эдик. — Мы же торгуем копиями. Направо и налево. Хоть что закупай.

— Я пожертвую Министерству культуры шестьдесят тысяч, — сказал Нортон. — Для российской культуры ничего не жалко. Пусть твои мальчишки растут культурными. Это их мамаша приезжала, кстати? С мужиком?

— Ихняя, только я поначалу не смог ее в этом убедить. Признала только одного. И все время жаловалась, что Жигули ее мужика еле тащатся. Старые Жигули. И одного-то мальчишку навряд ли выдержат. Пришлось покупать им Мерседес за двадцать пять тысяч с иголочки. Она просила еще двадцатку на бензин, тогда и второго могла узнать, но двадцатки не было, а тут еще мужик ейный принялся орать, что машина с иголочки новенькая, а мальчишки шерстью мусорят, еще гадят, да и везти их бесполезно — сбегут на первой же остановке.

— Шерстью? Гадят? — переспросил заинтригованный англичанин.

— Мальчишки идут в комплекте с котом и собакой. Зачем мне кот и собака? Мне чужого не надо. Они мальчишкины.

— Понятно. Такие, конечно, сбегут, — согласился Нортон.

— Да. Стоило посмотреть на их противные ухмылки. Даже кот ухмылялся. Мамаша посмотрела и вспомнила, что квартира у них все равно маленькая, всех не вместит. И уехала с мужиком одна. Так я и не понял — зачем приезжала?

— Наверное, с детьми повидаться, — предположил Нортон. — Мать все-таки. Святое чувство.

— Я так и подумал, — сказал Эдик. Обещала в другой раз забрать всех. И кота. Когда квартира будет побольше.

— Эдик, я ей куплю квартиру, — сказал Нортон. — Только обещай мне никогда не рассказывать о мальчишках.

Глава 17 Тяжелая рука Интерпола

Мысль о том, что он олигарх, вновь пришла в голову Эдика, когда он возвращался в Москву с аукциона Сотбис, где Российский музей на этот раз выставил на продажу две копии Леонардо да Винчи, пять картин Микеланджело и трех Айвазовских. Более того, Эдик чувствовал себя олигархом, хотя бы потому, что в самолете летел всего вдвоем с американцем Уэстлейком, который и нанял этот роскошный частный самолет для чартерного рейса до Москвы и обратно, чтобы прилететь в Москву на несколько часов раньше, чем ТУ-134, на котором заказан билет Эдику. Эта небольшая хитрость явилась своего рода потерей терпения — Эдику надоела феноменальная жадность Пузырева, грех — решил он — не срубить несколько миллионов, раз случай представился. На аукцион Сотбис не успели попасть три картины — две Джотто и одна Леонардо да Винчи. Эти полотна отреставрированы уже неделю, а их копии, должным образом состаренные, повисли на стенах российского музея. Эдик попросту не успел сочинить им подходящие легенды — чьи, да откуда. Не успел, занят был. Кто из учеников Джотто мог бы написать эти копии? Когда? Да некогда! И Эдик в последний момент отложил картины, хотя вся сопроводительная документация для вывоза за границу была на руках. Американец, едва услышав о «заначке», обещал отвалить десять миллионов долларов хоть сейчас, не глядя, и такая доверчивость убила сомнения. Если веришь людям, то не можешь обманывать их надежд. Хватит Пузырю трех миллионов за эти картины.