Сокровища России - [39]

— Я тоже, — сказал Эдик. — Да ну ее, и Таньку, и коллекцию.

— Тебе что, деньги не нужны? — подозрительно спросил англичанин.

— Как раз нужны. Забудь ты про Таньку, лучше вот над чем подумай — Рембрандта не купишь? Или Шишкина? Есть Васнецов, Репин, Куинджи, Айвазовский… да, в принципе, для тебя — все есть. Малевич, Шагал… — Эдик задумался, — ну и зарубежные художники, пожалуй, почти все, перечислять лень.

Англичанин давно знал Эдика и потому мигом забыл про Горшковскую коллекцию. И соображал хорошо. Оглянулся по сторонам — нет ли чужих ушей — и понизил голос:

— Не понял. Откуда у тебя могут быть… это связано как-то с музеем?

— Ну да, — сказал Эдик. — Я же заместитель. У нас в музее полно картин.

— У вас разве частный музей? Я считал, что Российский…

— Какой частный? Государственный. Поэтому картины у нас гораздо дешевле. А тебе по дружбе — совсем задешево. Деньги нужны — стольник. Нет, сто десять. Червонец — для мамаши мальчишкиной. А то никак не приедет.

— Какая мамаша?

— Мальчишкина. Это неважно. Хоть одолжи, на недельку.

— Для мамаши… — тупо сказал Нортон, — на алименты?

— Нет. Просто ей деньги нужны, — терпеливо сказал Эдик. — Я ей два раза высылал, она все не едет. Я ей телефон сотовый купил и послал — она и по нему денег просит. — Эдик задумался. — И ведь опять не приедет, когда получит перевод. Наоборот, заглохнет на месяц. Может, если фигу ей послать, тогда приедет? Ладно, хоть стольник одолжи. Без червонца. Мамаша обойдется.

— Отстань, пожалуйста, со своей мамашей, — нервно сказал замороченный англичанин. — Меня твой музей интересует. Впервые слышу, чтоб из государственного музея… продавали картины. Если б тебя не знал, счел бы шуткой. Разве так можно? Какое ты имеешь право продавать картины?

— Я же начальник. Ну, заместитель, но мы с начальником заодно.

— И что из этого? Вот, разве директор Третьяковки смог бы продать мне, скажем, Васнецова «Трех богатырей»?

— Мог бы, — сказал Эдик со вздохом. — Но он же из старых «совков». Они запуганные. Работать не умеют по новому. Но я буду иметь в виду «Трех богатырей». Третьяковку надо продавать — мы с Пузыревым подумываем над этим, но… пока некогда. Руки не доходят.

Англичанин уставился в лицо Эдика очень внимательным взглядом. И чего-то в нем отыскал. И спросил, нервничая все больше:

— Уточни, Эд. Вы продаете Российский музей?

— Ну да. — Эдик начал терять терпение. — А что еще с ним делать? Он же убыточен. Значит, никому не нужен. Вот и продаем.

Англичанин тупо молчал. Эдик жалел немножко этих иностранцев. Жесткие, практичные и прагматичные, по сравнению с мудрыми россиянами они во многом остались наивными детьми.

— А вы… не боитесь?

— А чего бояться?

— Что посадят. В тюрьму.

— За что? — изумился Эдик. — За картины? Так они на фиг никому не нужны.

— Но музей — государственный?

— Ну и что? — Эдик начал закипать.

— Ничего. — Нортон смотрел подозрительно. — Такие картины мне не нужны. Ты же в курсе, Эд, что уголовщина — не для меня. То, что ты предлагаешь… Эд, не ждал от тебя такого.

Они не поняли друг друга. Эдик не сумел найти подходящих слов, чтобы выразить мироощущение россиянина в России — англичанину. Потом нашел, задним числом — всем же плевать — но тут же понял, что это могло бы убедить лишь россиянина. Англичанин бы не поверил. Чтобы расшифровать эти слова, надо тут родиться.

Нортон все-таки одолжил сто тысяч Эдику, и тот на прощание сказал:

— Ты все-таки загляни к нам в музей, Роберт. Просто из любопытства. Работаем с восьми до восемнадцати, входной билет — двадцать рублей. Может что и подберешь, в счет долга.

Нортон решил нанести визит в музей через пару недель. Эдика вызвала смотрительница.

— А! Это ты! — обрадовался Эдик. — Надумал, в счет долга? Есть Брюллов, Иероним Босх и еще кто-то на подходе, уточню сейчас у своих парней. Выбирай. Если не торопишься — выбирай любого, что на стенках висят. В течение недели будет готов. За стольник. Кстати, жаль, не взял у тебя больше — мамаша приехала со своим мужиком, и все равно пришлось у Пузырева одалживать.

— Неделя… мамаша… — Нортон захлопал глазами, — я ничего не понимаю, Эдуард.

— У меня дел много. Ты пока прогуляйся по музею. Посмотри, подумай. Потом подойдешь. Кабинет на втором этаже, с табличкой «заместитель». — Эдик убежал обратно. Подумал, что Нортон мелковат для российского бизнеса. По мелочи — да, идеальный партнер. Но расти надо в любом деле. Тормозит англичанин.

Эдик ошибся. Роберт Нортон оказался достойным отпрыском своих предков, английских сэров, с сигарой и стэком, завоевавших полмира. Чутье на подделки у него имелось, соображал он неплохо, поэтому через три часа появился в кабинете Эдика со сверкающими глазенками — такие бывают у подростков, нацеленных впервые зажать подружку в темном уголке. В кабинете Эдика сидел вразвалочку один из ребят-реставраторов, и Нортон решил подступить к делу с другого конца:

— Так что там с мамашей, Эдуард Максимович?

Движением подбородка Эдик отпустил реставратора и сказал:

— Интересного мало. Приехала со своим мужиком, и начали орать. Все. Мальчишки на мамашу. Та — на мальчишек.

— А мужик?

— Мужик самый спокойный. Он только потом орал, когда машину покупал в автосалоне.