Сокровища России - [32]

— Я тебя расплющу! Это — скифское золото?! Таких, как ты, мы в тридцать седьмом к стенке ставили, за вредительство!

— И напрасно, как всеми признано, — упрямо сказал Эдик. — Значит, именно это и есть скифское золото. Даже лучше.

Так оно и оказалось. Спустя некоторое время полковник признал, что литье Эдика лучше скифского барахла подходит под наименование «археологическое открытие». А скифы, их давно открыли, какое же они открытие?

Одним словом, к прибытию саркофага Тутанхамона не только Эдик, даже Пузырев, и тот был уверен в своих силах по отношению металлических изделий. Эдика распирала гордость за новую российскую культуру. Разглядывая цветные иллюстрации из присланного рекламного альбома, он бормотал Пузыреву:

— Распилим и расплавим… это сколько же золота?! Тут, наверное, полтонны… или больше… Французу — нехилые бабки в зубы, гроб на месте, рожа у этого Тутанхамона Египетского — смотри, Иван, ничего ж сложного! Будет такая же, как и была, вот эту фигню — массивная — тоже слепим… оставим только мелочевку фараону — возни много, весу мало…

Пузырев, однако, предполагал вначале поговорить с французом, а потом уж — пилить. Эдик настаивал — распилить, а потом поставить перед фактом. Вести предварительные переговоры — значит сбивать цену. Француз торговаться будет. Условия ставить. А если распилить — возьмет, сколько дадут.

Пузырев сдался, решился — и после прибытия долгожданного саркофага они с Эдиком, запершись в хранилище, в две ножовки принялись его распиливать. Иначе саркофаг из хранилища было не вынести. Только по частям. Мумию фараона вынули и поставили в угол. И за дело. Вначале планировали просто расплавить ацетиленовой горелкой, но из-за технических трудностей от этой идей пришлось отказаться. Хранилище старое, вентиляция слабая, можно задохнуться и не заметить. Золото — металл мягкий, не железо, так что ножовочкой, по тихому, не торопясь…

До прибытия основной части коллекции — массы украшений типа скипетра, короны, фигурок богов и прочего оставалась еще неделя, так что времени хватит с лихвой, чтобы устранить возможные мелкие неточности в саркофаге. Тот был снят на видеокамеру, переведен в цифры и компьютер в первый же день по прибытии. Эдик не особо доверял данным саркофага, взятым через Интернет в архивах Лувра, согласно которым в Институте стали и сплавов изготовили стенки саркофага вместе с прочими причиндалами, но оказался не прав — после введения новых данных в компьютер, тот выдал весьма коротенький список погрешностей — и то весьма мелких, вполне устранимых в течение двух дней. Погрешностей типа: у быка в углу левый рог на миллиметр короче. В целом «шкаф», «гроб», «кейс» — так называли его сотрудники НИИ — являлся полным близнецом своего золотого братца из Египта, если подходить без лупы и сантиметровой линейки.

Вид сосредоточенно пилившего ножовкой Пузырева что-то неприятно напоминал Эдику. Никак не вспомнить. Вдруг в голове всплыла и назойливо закрутилась глупая фраза: «…пилите, Шура, они золотые…» — и он вспомнил. Как же. Их ситуация напоминает кадры из фильма «Золотой теленок», где два жулика на пустынном пляже распиливали двухпудовые железные гири, думая, что гири золотые… да, внешнее сходство имеется… но и только… Он пилит золото… вот оно сердце Эдика вдруг замерло. Брошенный вниз взгляд обнаружил у стенки саркофага горку серых опилок… почему серых?

— Черт! — сказал вдруг Пузырев, останавливаясь. — Это же свинец. Как понять? — Он растирал опилки в пальцах, недоуменно хмуря светлые брови.

— Мы что? Наш саркофаг пилим? Мы перепутали?

— Наш нераспакованный, — сказал Эдик, и сердце его ухнуло вниз. — В соседнем отсеке.

— Может, кто-нибудь распаковал? — без надежды спросил Пузырев. Кто мог? Ключи от хранилища только у него самого.

Все же решили посмотреть. Отперли тяжелую стальную дверь, вошли, включили освещение — и вот он: размером с большой стол, зашитый досками.

Пузырев не мог поверить, отодрал доски, распорол брезент — блеснуло золото саркофага. Он все равно не поверил, стал примериваться ножовкой, и только нервный смех Эдика его остановил.

— Что за подлость? — растерянно сказал Пузырев. — Где же золото?

— Француз спер, — сказал тупо Эдик. — Видишь, Иваныч, какие мы еще серые? И насколько еще не верим людям? До Европы нам еще расти и расти. Они уже давно сперли саркофаг. Расплавили и подделали. И возят по миру свинцовую чашку с позолотой. Они думали, мы — ослы. Они нас за дикарей держат.

— Да нет… — тяжело и угрюмо сказал Пузырев. — Думаю, дело в другом. Нас хотят подставить. — Пузырев принялся бледнеть. Сами продали, а свалят на нас. И МТС — их рук дело…

— Не может быть, — сердито сказал Эдик. — Какой им смысл? Они же бешеные бабки на нас зарабатывают. Нельзя до такой степени не верить людям. Француз просто посмотрел на мою тощую рожу и на ваше упитанное личико и все понял. Он нам верит. Поэтому украл гроб заранее, чтобы диктовать свои условия при дележке.

Пузырев задумался. Потом принялся багроветь.

— А ведь верно! Этот француз, как он в Дъеппе торговался! Рехнулся от жадности. Ты, Эдик, тоже хорош… жаден до безобразия, если честно, но французу ты и в подметки не годишься. Он украл этот гроб. Прикрылся нами. И еще условия диктовать?! — Пузырева переполнял гнев. Он хватанул из горлышка коньяка, бутылку которого взял в каземат для поддержки длительной, на всю ночь, своей трудоспособности, и решительно сказал: