Сокровища России - [11]

Директор вскочил:

— Да подождите Вы! Я… у меня нет таких денег… разве только в сейфе посмотреть…

— Я жду.

Директор торопливо отпер сейф в стене, долго шарился там, но через пять минут пятьдесят сотенных долларовых бумажек, пересчитавшись, спрятались в кармане Эдика.

— Только нежелание скандала вынуждает меня, — то и дело повторял Пузырев, — мне дорога репутация Российского музея.

— И еще расписочку накатайте, — сказал Эдик. — Что Вы одолжили у меня триста тонн баксов и обязуетесь вернуть их через неделю.

— Это исключено, — твердо сказал директор. Он начал приходить в себя. — Эдуард Максимович, эти деньги Вы будете требовать с виновного, которого я обязательно найду. Триста тысяч — это огромная сумма. Репутация Российского музея столько не стоит.

Но твердость эта касалась только собственного кармана. Когда Эдик втолковал ему, что вместо расписки лично от директора его устроит какой-нибудь долговой документ от Российского музея, директор стал поддаваться. Эдику пришлось напомнить и о милиции, и о существовании статьи за мошенничество, и о Горшкове, который имеет все необходимые подписи на необходимых документах — лично директорские — для того, чтобы подать в суд и выдрать не меньше двух миллионов. Эдик устал давить, но сумма окупала усталость, и он давил. Кончилось тем, что директор сдался и вызвал секретаршу:

— Людочка, зайди. Ручку, блокнот.

Зашла беленькая секретарша с блокнотом наготове.

— Отпечатайте и принесите на подпись трудовое соглашение следующего содержания… — Директор принялся диктовать. Эдик узнал, что обязуется перевести с французского языка рукопись семнадцатого века «Воспоминание о Руси» француза Пуассона, а Российский музей в лице директора обязуется заплатить переводчику триста тысяч долларов США.

— Не пойдет, — сказал Эдик, когда секретарша ушла печатать. Кто рукопись переводить будет? Не я же?

— Перевод на русский уже существует. Выполнен одним из членов общества дружбы «Россия-Франция». И бескорыстно передан в Российский музей, вместе с рукописью. Есть еще, знаете ли, энтузиасты, чуждые корысти.

— Я ими горжусь, — сказал Эдик. — А ревизоры поверят? Не много ли за перевод?

— Вы рукопись не видели. Чуть не полметра высотой. Парень пять лет работал. Правда, скверно получилось.

— А что Вы хотите от энтузиастов? Вот за триста тысяч вам бы профессионал смастерил высший класс перевода. Если б я не пришел, Вы бы и эти три сотни… среставрировали, да? У вас не должность, а Клондайк. В самом деле, возьмите заместителем, Иван Иваныч.

Директор воспринял это всерьез, его брови поползли вверх:

— Вас?! Такого наглеца? Я в тюрьму не собираюсь. Да у меня и нет заместителя. По штату не положено. Мы — очень бедный музей.

Когда секретарша принесла отпечатанный текст договора, Эдик в этом убедился. Наложив короткую резолюцию «В бухгалтерию. Оплатить», Пузырев затем позвонил в эту самую бухгалтерию и сказал:

— Александра Семеновна, сейчас к вам товарищ подойдет, Поспелов, постарайтесь найти возможность к оплате, передаю ему трубочку…

Ехидно-злорадную усмешку директора Эдик понял через две минуты разговора с главным бухгалтером. Оказывается, на зарплату работникам денег нету который год, на ремонт, и вообще ни на что. Как только появятся деньги на счету — так сразу и оплатим. В порядке очереди. Вы невесть какой по счету.

— Ладно, — сказал Эдик. — Я не вредный. Я могу и подождать.

Он ничуть не огорчился. Конечно, тут Пузырев его провел, как говорится. Но главное — в другом. Теперь никто не помешает Эдику подделывать коллекцию Горшкова. Этими деньгами никто с Российским музеем делиться не собирается. Все под контролем, что и требовалось.

Глава 6

Эту «копейку» раньше иногда водил Иван, по доверенности от соседа-пенсионера, за двадцать баксов в день. Теперь Иван приобрел за пять тысяч почти новый, по российским меркам, «Мерседес» серого цвета, а за рулем вишневой «копейки» наводила ужас на прохожих его рыжая жена Татьяна, только что получившая права на вождение, ас-водила, по прозвищу «мама: не надо», каким наградили ее инструкторы автошколы. За руль «Мерса» Иван ее не пускал — пусть лучше бьет соседскую «копейку», тем более сосед об этом и мечтает, чтобы пустить залоговые две тысячи на что-нибудь поновее.

«Копейка» уже стояла у подъезда Эдика, когда он вышел на улицу. На встречу с майором ФСБ Гольцовым решено было поехать вместе. Ребятам не терпелось узнать новости, на улице подождут. Этот майор позвонил Эдику вчера, впервые за полгода или больше, предложил встретиться по одному делу, и Эдик сразу сообразил, чьи уши торчат из-за майорской спины. Пузырев должен был навести справки об Эдике, и он навел. В милиции на Эдика навряд ли даже досье есть, а вот ФСБ такое имеет, ввиду долгого сотрудничества Эдика с этой организацией. Грубо говоря, Эдик «стучал» туда, и стучал именно майору Гольцову, своему куратору, или как они там называются. В сфере торговли антиквариатом часто крутятся иностранцы, интересные комитетчикам, и этих иностранцев среди покупателей Эдика хватало. Впрочем, Эдик являлся, так сказать, стукачом идейным, не на крючке у органов, как большинство этой публики. В середине девяностых, когда через Измайловский рынок проходили тысячи икон, рэкетиров тут не было — эта сфера традиционно находилась в сфере интересов комитетчиков, а те, если и выносили конкурентов, только вперед ногами. Эдика же воспитали законопослушным, в определенных границах, конечно, и он не выносил этой уголовной шушеры вроде воров или убийц, тех, кто за старые доски из сельской глубинки с легкостью шел на грабеж или на удар по старой голове владельца этого старья. Попав в кабинет к майору Гольцову по какой-то мелкой причине, Эдик без раздумий согласился помогать в очистке искусства от уголовщины, чем и преуспел, сдав майору Гольцову немало грабителей и даже, как потом оказалось, убийц. Ясно, что и Пузырев должен знаться с ФСБ, должность такая.