Сокровища мира - зарытые, замурованные, затонувшие - [40]

Представьте себе такую картину: священник весь в черном и нагая белая женщина с копной волос, летящих по ветру. Зрелище не для слабонервных!

История умалчивает о том, что происходило с нашей парой в течение двух следующих лет. Потом их след обнаруживается на южном побережье Антильского моря, на побережье Венесуэлы. Там свершился решительный поворот, толкнувший их на путь греха, точнее, на путь, караемый законами всех государств. Муньос стал главарем пиратов, а Белокурая Росита — его подругой и сообщницей. Она была по-прежнему белокура, по-прежнему прекрасна и по-прежнему неодета, как и в день бегства из Кито. Вероятно, какая-то неодолимая сила влекла ее к нудизму. Все, кто видел Роситу в эти годы, свидетельствуют: она ходила в одном коротеньком платьице, распахнутом на груди, открывавшем ноги до самых ляжек и позволявшем угадывать, а то и видеть самые потаенные прелести. А часто Росита раздевалась догола, и тогда браслеты и блестящие кольца на руках и ногах делали ее еще прекраснее.

Муньос ходил в море на пиратском бриге. Под началом у него было два десятка на все готовых головорезов. Иногда они брали на абордаж богатый торговый корабль, забирали себе груз, истребляли команду и, чтобы замести следы, сжигали обчищенное судно. Если же на море дела шли плохо, пираты совершали набеги на берега Венесуэлы. В любом случае всю добычу они складывали в укромном месте — в пещере на Красном Холме.

Там они жили спокойно: им не грозила опасность с суши, а протока была труднодоступна, причем пираты владели господствующей высотой. Празднуя очередную победу, пираты жгли огромные костры и предавались оргиям. О них потом рассказал слуга Муньоса, негр по имени Конго, попавший в плен. Его рассказ — единственное свидетельство о пиратах с Красного Холма.

Может быть, еще сохраняя остатки веры, а вернее — по внушению нечистого духа, Муньос устроил нечто вроде часовни. Там находился каменный алтарь, на нем — священные предметы, награбленные пиратами. Оргии неизменно начинались с обильного застолья, где всего было вдоволь — и вкусной еды, и редких вин, и дорогой посуды. Во главе стола на резном кресле восседала, сверкая драгоценными украшениями, нагая Росита. Пираты кланялись ей и делали дорогие подарки. Кто подносил их по доброй воле, кто из угождения главарю, но принести дар обязан был каждый. Сам Муньос первым клал к ногам подруги самые дорогие ожерелья и серьги. Нет сомнения, что в нем жила искренняя, хотя странная и извращенная, любовь, даже страсть.

После пира все отправлялись в часовню. Некоторые, правда, оставались лежать на земле с ножом в груди: кровавые стычки были на Красном Холме частым и любимым развлечением. В часовне Муньос служил по-латыни мессу, но кому — сказать затруднительно. По всей вероятности, Сатане, а может быть, самой Росите, которая лежала нагая на алтаре как божество и жертва одновременно. Пираты подходили к алтарю и на коленях поклонялись Росите. Наконец, в довершение кощунственного исступления, Муньос отдавал ее распаленным бандитам. Так, во всяком случае, рассказывал Конго. Видимо, он не врал.

Нравились ли Росите эти оргии? Кем она была на них: всемогущей владычицей или обожаемой рабыней? И то, и то, наверное…

Моряки потом рассказывали, как видели ее на пиратском бриге — полуодетую, прикованную к мачте железной цепью с большим золотым кольцом на лодыжке. Она была все так же хороша, золотые волосы волной струились по бедрам, но взгляд ее был пуст и безумен. Быть может, она потеряла рассудок?

Муньос вскоре впал в самую мрачную мизантропию. Он оставил ремесло пирата и вдвоем с Роситой укрылся на Красном Холме. Банда распалась. Тогда-то Конго, оставшись один и растратив свою долю добычи, попался федеральной полиции и был брошен в тюрьму. Его показания позволили восстановить картину последних лет этого любовного и разбойничьего романа. В них также есть точное свидетельство о существовании клада.

— Когда хозяин уходил в море, — рассказывал арестованный, — он оставлял сеньору на мое попечение, я не должен был никуда от нее отлучаться. Если бы хозяин не вернулся, я должен был вырыть клад и отдать сеньоре. Но где он спрятан, знала только она.

Когда Конго видел Роситу в последний раз, она стояла у входа в пещеру неподвижно, как статуя. На ней не было никакой одежды, лишь от макушки до пят бесчисленное множество золотых украшений и драгоценных камней. Она казалась каким-то языческим идолом, украшенным ради жертвоприношения. Необыкновенные изумрудные глаза Роситы были широко раскрыты. Будто в экстазе, она глядела на небо и море, куда-то за горизонт. А вокруг этой белокожей статуи струилось и мерцало, как раскаленный поток, золото длинных волос.

Конго с трудом мог выразить изумление, смущение и страх, охватившие его при этом зрелище, оно и в камере преследовало негра.

— Росита была неживая, — так говорил Конго. — Это ее призрак вышел из пещеры.

В 1826 году на основании этих показаний полиция Конго окружила остров Аруба. В пещере никого не было, но люди ушли оттуда совсем недавно — костер был еще теплый. Подземная часовня оказалась, нетронутой. Алтарь, окруженный серебряными подсвечниками и золотыми, по большей части, сосудами, был украшен живыми цветами. Но Муньос и Росита исчезли. Исчезли и сокровища, хотя повсюду в пещере и в подземных ходах, прорытых в холме, их долго искали. Теперь клад — плод четырехлетнего разбоя — со всеми драгоценностями, поднесенными прекрасной белокурой рабыне-владычице, достанется тому, кто его найдет.