Сокровища Кряжа Подлунного - [8]

И вновь тянулся под крылом бесконечный фиолетовый ковер… Сибирь.

…Сибирь! Земля, омытая водами Полярных морей. Край, обожженный дыханием нетающих льдов и знойных ветров Центральной Азии. Край великой щедрости и великих контрастов…

Сплелись в неразрывном объятии ветви красностволых великанов, ни человеку, ни зверю, ни даже юркой птице нет пути через мглистую чащобу… Это Сибирь. Ласковый степной ветерок шумит в зеленых глубинах разнотравья, клонит к жирной земле шелковистые венчики цветов, вздувает быструю рябь по золотым пшеничным морям, звонкая песня жаворонка льется с ярко-синего неба… Это тоже Сибирь. Посвистывает хорей в руках закутанного до глаз неутомимого каюра, с визгом и лаем мчится сквозь слепящую пургу собачья упряжка… Это Сибирь… Тянется по зыбким пескам караван верблюдов, далеко окрест разносится гортанная песня проводников… И это Сибирь…

Емкое, большое это слово — Сибирь. Все вобрала она в себя. Затерянная в лесных дебрях деревушка в два домика и раскинувшийся на десятки километров город с миллионным населением, стиснутая каменными щеками яростная, в гневной пене река и обнявшая скалы, точно из пены вод явившаяся стена плотины, залитая медью заката ледяная гора, неприступная в своем молчаливом величии, и черный зев тоннеля у подножья — все это Сибирь, вечно новая, неповторимая.

Пламя плавильных печей и молочный блеск электрических Солнц, серебристые нити рельс через таежное приволье, призывные песни работяг-судов на бурных реках, отступившая от заводских цехов тундра — все это Сибирь, трудовая, обновленная, подобревшая, великая труженица — Сибирь рубежа семидесятых годов двадцатого века.

Приникни чутким ухом к сибирской земле, вслушайся в говор и плеск речных струй, вникни в шум ветра и звонкие птичьи трели, ты услышишь дыхание сибирской земли, песню новой Сибири. Это песня о людях отважных сердец, о зимовщиках северных островов и проходчиках шахт, о мастерах огненного дела и молчаливых чабанах… Их теплом согрета, их уменьем прославлена, их мужеством возвеличена сегодняшняя Сибирь…

Стогов вглядывался в калейдоскопическое мелькание видов на экране, силился установить места, над которыми проходил самолет, но высота скрадывала очертания городов и поселков. И здесь не мог помочь даже зоркий глаз телевизора.

Сосед Стогова — геолог Василий Михайлович Рубичев щурил небольшие карие глаза, восторженно прищелкивал пальцами и, на правах щедрого хозяина, то и дело напоминал Михаилу Павловичу:

— Глядите, глядите! Вот и Крутогорье началось. Видите, как «белков» внизу богато, а вон ниточка синенькая — это река Северянка. Большущая, доложу вам, река и капризная.

Стогов согласно кивал, поддакивал, хотя видел он, честно говоря, немного. Тянулся фиолетовый плюш тайги и трудно было различить все то, о чем частой скороговоркой рассказывал Рубичев.

С геологом Михаил Павлович познакомился перед отлетом из Москвы. Зная, что Рубичев должен помочь ему в размещении будущего института, он теперь с интересом приглядывался к новому коллеге.

А Рубичев, не замечая испытующего взгляда профессора, рассказывал, все более увлекаясь:

— Знаете, Михаил Павлович, если бы вдруг случилось так, что все наши богатства одновременно иссякли бы и на Украине, и на Урале, и на Волге, и даже в Сибири, одно Крутогорье могло бы не только накормить сырьем всю нашу промышленность, все ее отрасли (все, обратите внимание!), но и дать сырье вдвое, даже втрое более мощной индустрии.

Заметив легкое недоверие во взгляде Стогова, Рубичев заговорил убежденнее:

— Нет, нет, вы, Михаил Павлович, не подумайте, что это преувеличение. Геологи знают на земле несколько так называемых естественных минералогических музеев, но такого созвездия минералов, как в Крутогорье, нет нигде. Это уже не музей, а необыкновенный склад на площади в сотни тысяч квадратных километров Кряж Подлунный — основной горный массив этих мест и его отроги — это скопление сокровищ…

Слушая Рубичева, Стогов думал, что восторженно влюбленный в здешние края геолог все же несколько преувеличивает. Михаил Павлович сам родился в Сибири и, хотя много лет назад покинул родные места, внимательно следил за всеми новыми данными в изучении сибирских недр, много слыхал он и про уникальные богатства Крутогорья, но все же слова Рубичева казались Стогову преувеличением. Однако очень скоро Михаилу Павловичу пришлось пересмотреть свое мнение.

Прошло менее двух часов после того, как турбореактивный самолет «Родина» стартовал на подмосковном аэродроме, и вот уже он идет на снижение. Остались позади пять тысяч километров пути, под крылом все более четко вырисовывались очертания Крутогорского аэропорта.

Стратоплан пробежал по бетонной дорожке и остановился как раз напротив гигантского аэровокзала. Сходя по трапу, Стогов невольно залюбовался этим величественным и вместе с тем необычайно легким сооружением.

В Москве сейчас был день, а в Крутогорье уже приближался вечер. Предзакатные лучи золотили здание, напоминавшее огромный прозрачный кристалл. Отделанные легкими пластмассовыми плитами стены, в которых не было ни одного кирпича и ни единого грамма металла, сейчас отливали тусклым светом чистого червонного золота. Бледно-желтые закатные блики расцветили хвою гигантских кедров, обрамляющих ведущую к вокзалу аллею. Казалось, что впереди, на опушке рощи сказочных золотых деревьев высится гигантская золотая глыба, ласково играющая и искрящаяся всеми своими гранями.