Сокровища чистого разума - [16]

– Уточни. – Ярость, возникшая при мысли о невыполненном задании, смешалась со злостью от нынешнего унижения, и Сада обрела цель на ближайшую пару дней: решила наказать неведомого путешественника, отнявшего у неё комфортную мачту. – Хочу знать, кто перебежал мне дорогу.

* * *

«Это сделал Павел Гатов.

Нет, в действительности он много чего сделал и, уверен, сделает ещё, поскольку является человеком умным и деятельным… Не таким, конечно, деятельным, как Бабарский, – до ИХ Павлу ещё расти и расти, но всё равно очень энергичным. Однако сейчас я рассказываю не о том, что Гатов кипуч, как чайник, а о том, что он спас наши никчёмные жизни.

В паровинге.

Когда Пустота плюнула нами в Менсалу.

К счастью для нашего маленького предприятия, в Шпееве царила глубокая ночь, и неожиданное – вместе с цеппелем – появление паровинга осталось не замеченным ни с земли, ни с грузового судна, в кильватере которого мы прибыли на планету. Но был нюанс: заглохшие двигатели. И ещё два нюанса: мы с Бааламестре без сознания. Валялись, как мешки, совершенно не способные помочь Гатову в борьбе за жизнь. Воздуха всё-таки не хватило, мы с Каронимо заснули добрым крепким сном, из которого не должны были вырваться, и как Павел ухитрился продержаться ту лишнюю минуту до окончания перехода, я не понимаю до сих пор. Он сказал, что презерватив Бааламестре сыграл свою роль, но мне не верится. В презерватив не верится, скорее уж святой Хеш, добрый покровитель цепарей, так изумился, увидев в переходе паровинг, что осенил нас своим благословением.

Хотя… Возможно, нас действительно спас презерватив. Пустота непредсказуема и любит пошутить.

Как бы там ни было, Гатов продержался столько, сколько требовалось. И при этом ухитрился сохранить ясность ума, потому что, когда наш несчастный паровинг вылетел из «окна», Павел не завопил от радости, а сосредоточился на управлении, не позволив машине свалиться в штопор. И ухитрился запустить двигатели. И знаете что? Я – человек современный, даже прогрессивный, я осторожно отношусь к божественной теории сотворения мира, но у меня есть только одно объяснение нашему везению – чудо. И сотворил его мой друг Павел Гатов.

Вот так!

Выровняв паровинг, он вернул нам сознание с помощью энергичных пощечин и найденного в аптечке нашатырного спирта, отпустил пару шуток и устроил импровизированное совещание на тему: «Что делать дальше?»

У ночного прилёта было множество плюсов и только один, но серьезный недостаток: мы совершенно не ориентировались на местности. С другой стороны, никто из нас в географии Менсалы не разбирался, поэтому хоть днём, хоть ночью мы всё равно не знали, куда лететь, понимали только, что должны держаться подальше от населённых мест, чтобы не стать добычей местных вояк. Но в этом решении таился подвох: в безлюдных местах мы не могли починить паровинг, тем более что третий двигатель сдох через час полёта, и одновременно выяснилось, что цистерна с водой пробита в нескольких местах.

В итоге Гатов принял решение садиться на ближайшее озеро и попытаться своими силами привести паровинг в удовлетворительное состояние.

Решение, как выяснилось чуть позже, оказалось ошибочным…»

Из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.

* * *

У каждой эпохи свои приметы и символы, идеи и философия, взгляды, проблемы, возможности и цели. Свои герои и свои отходы. Любое общество на любом этапе развития оставляет после себя не только архитектурные памятники, антикварные ценности, накопленные долги и списки казнённых, но и огромное количество переломанного или протухшего барахла, которое через пару-тройку тысячелетий займёт почётное место на полках исторических музеев. Отходы производит любая цивилизация, и именно с их помощью можно составить наиболее полное мнение о том или ином обществе.

Потому что мусор не врёт, рассказывает о нас так, как мы того заслуживаем.

Самые страшные отходы, если в данном случае сей термин уместен, появились в Эпоху Белого Мора, когда на свалки, в буквальном смысле, выбрасывали трупы. Страшная болезнь косила всех: и адигенов, и простолюдинов, жестоко опустошая миры Ожерелья, и оставила после себя бесчисленные братские могилы, ибо в те времена живые не всегда успевали сжигать мёртвых, как того требовали медикусы Доброй Дочери.

В другие Эпохи содержимое свалок было не столь ужасающим, а его количество не превышало минимально возможного уровня, поскольку небогатая жизнь требовала внимательного и бережного отношения к ресурсам: продукты съедали подчистую, одежду носили до состояния крайней ветхости, поломавшийся инструмент переплавляли на металл, а деревянный сжигали или использовали в строительстве. Эта Эпоха отношение к ресурсам не особенно изменила, в большинстве своём люди вели себя экономно, однако постепенно на планетах начали формироваться особенные свалки, ставшие настоящей приметой времени: кладбища брошенной и сломанной техники, куда свозили совсем уж разбитые машины, вероятность восстановления которых равнялась нулю или же требовала несоразмерных вложений.

Самые большие кладбища возникали в богатых мирах, где обилие ресурсов позволяло не придавать особого значения переплавке отжившей своё техники; и на воюющих планетах, где бронетяги и пушки выходили из строя быстрее, чем хилые заводы успевали их утилизировать. На Менсале, разумеется, подобных свалок было в достатке, а самой большой из них по праву считалась Паровая Помойка, привольно раскинувшаяся на тысяче с лишним гектаров трибердийской земли и удивлявшая богатейшей коллекцией всевозможной техники. Бои на севере континента всегда шли масштабные, на оружие губернаторы не скупились, и потому на Паровой можно было отыскать бронетяги из Кардонии и Линги, потрогать каатианскую гаубицу и посидеть в галанитском аэроплане, увидеть обломки цеппелей – унылые остовы разбившихся великанов, останки бронепоездов и переделанных для боя грузовиков, здесь было всё, что некогда воевало, здесь умирало то, чему предназначалось убивать.