Сокровища баронессы фон Шейн - [5]
Мишель что-то нашептывал в маленькое ухо, прикрытое крупным черным завитком, но она не слышала. Волны блаженства окатывали ее с ног до головы, она словно плыла по ласковому теплому морю, уносившему ее в неведомую страну. Девушка опомнилась только тогда, когда князь, внезапно остановившись, сказал:
– Дорогая, уже четыре. Сейчас начнут расходиться.
Оленька открыла глаза и увидела, как пары одна за другой направляются к скамейкам, чтобы снять коньки. Они тоже подъехали к одной, где еще оставались свободные места. От волнения, по-прежнему охватывавшего ее, пульсировавшего в кончиках пальцев, Оленька долго не могла снять коньки, и Мишель пришел ей на помощь.
– Экая вы неловкая сегодня, – посетовал он и поправился: – Рассеянная какая-то. Вы совсем не слушали, что я говорил вам на катке.
Оленька встала, поправила немного съехавшую набок шляпку и, взяв его за руку, произнесла:
– Мишель, клянусь вам, вашего предложения мне достаточно. Я ждала от вас доказательств вашей любви, и вот… Пожалуйста, не говорите больше ничего, проводите меня до дома.
Князь понял, кивнул, и они молча пошли по дороге, прислушиваясь к скрипу свежего искрящегося снега. Снежинки мягко падали на лицо, на длинные ресницы девушки, таяли на щеках, напоминая слезинки, и Оленька продолжала купаться в блаженстве, чувствуя себя в гармонии с природой. На душе было так же хорошо, спокойно и прекрасно, как в заснеженном саду. Ее маленькая ладошка затрепетала в большой сильной руке Мишеля, и юноше передалось ее настроение. Он снова поцеловал маленькое ухо и с сожалением сказал:
– Как мне не хочется расставаться с вами! Но мы пришли.
– Да, мне пора. – Девушка на миг прижалась к широкой груди любимого, а затем бросилась к лестнице, откуда послала ему воздушный поцелуй. Она предвкушала разговор с родителями, их радостные и, может, удивленные лица. Что ни говори, а мамочка не верила, что Мишель сделает ей предложение. А он самый хороший, самый благородный на свете, сделал, не побоялся. И это должно спасти их семью от окончательного разорения.
Глава 4
Полиция приехала довольно быстро. Не задавая лишних вопросов, они прошли на участок Илларионова. Следователь, стройный мужчина лет сорока, довольно симпатичный, с мужественным лицом, строгими голубыми глазами, густыми волосами пшеничного цвета, спортивной тренированной фигурой (такие обычно очень нравятся женщинам независимо от возраста), подергал дверь и бросил через плечо двум оперативникам:
– Вскрывать будем, ребята. Понятых нашли?
Один из оперативников, высокий, двухметровый, видимо, бывший баскетболист, бритый наголо, напоминавший скорее рэкетира из девяностых, чем работника правоохранительных органов, оглядевшись по сторонам, указал на застывшего у забора Зяму и прилепившуюся к нему толстую тетку Клаву:
– Да вот тебе и понятые. Чем плохи?
– Соседи? – осведомился следователь и, увидев синхронные кивки, попросил: – За документами сбегайте. Понадобится ваша помощь. Я следователь, майор Андрей Иванович Потапов. – Он вытащил удостоверение и помахал им перед соседями покойного.
На лице Зямы появилось выражение гордости, а тетя Клава запричитала:
– Обед надо разогревать, скоро муж придет. Может, кого другого найдете?
Следователь был непреклонен:
– Муж и сам обед разогреет. А вы, гражданочка, помните, что государству помогаете. Кстати, мы здесь насчет вашего соседа. Поторопитесь, пожалуйста.
Тетя Клава вздохнула, принимая неизбежное, и поплелась домой. Зяма пошел следом, довольно улыбаясь и поправляя засаленную старую тельняшку. Он очень любил, когда в нем нуждались, – такое случалось крайне редко.
– Старуха небось долго копаться будет, – предположил баскетболист-оперативник Сергей Морозов, почесав бритый затылок. Но он ошибся. Тетя Клава появилась раньше Зямы, забывшего, куда он задевал паспорт.
Когда они наконец оба предстали пред светлые очи Потапова – это было его любимое выражение, он с деловым видом повернулся к Морозову:
– Давай разберемся с дверью простым проверенным способом.
Баскетболист понял его, кивнул и, немного отойдя от двери, рванулся к ней и сильно ударил ногой. Под мощным напором хлипкая старая дверь поддалась сразу, лишь жалобно скрипнув, и полицейские вошли в дом. Второй оперативник, Николай Ротов, в противовес товарищу маленький, щуплый, с густыми кудрявыми волосами, черными как смоль (он утверждал, что в его роду были цыгане, и он действительно чем-то смахивал на Будулая), сморщил курносый нос и закашлялся:
– Ну и вонища! Наверное, не первый день… – Он подошел к окну и попытался его открыть. – Ребята, заперто на шпингалеты. – Коля вернулся к двери. – Смотрите, в замке ключ. Спрашивается, как преступник – если только товарищ не сам свел счеты с жизнью – проник сюда?
Потапов бросил на него быстрый взгляд:
– Экспертиза сейчас подъедет. Когда мы сюда отправлялись, Борисыч начальству рапортовал. А вот, кстати, и он, – улыбнулся следователь, кивая толстенькому пожилому мужчине с длинным, с отчетливой горбинкой носом. Лицо его, изборожденное глубокими продольными морщинами, было желтоватым. – Еще раз здравствуйте, Самуил Борисович.
