Сокровища ангуонов - [31]

— А посему вы стараетесь вести экспедицию мимо селений и этим самым оберегаете честь воинов империи?

Отец придержал мерина и, когда подполковник оказался совсем рядом, тихо сказал, будто советуясь:

— А что, если и впрямь завести вас куда-нибудь, откуда не возвращаются?

— Вы забыли о том, что мне известны некоторые координаты.

— А мне известна тайга.

Такие словесные дуэли происходили довольно часто, и я, несмотря на свою неопытность, все же уловил, что они далеко не безобидные: Гамлер явно нервничал. И, как мне совершенно понятно теперь, у него были основания для беспокойства. Отец не только не чинил каких-либо препятствий подполковнику, но, казалось, во всем помогал ему. Тот хотел, чтобы подчиненные поверили в сокровища, — и отец, воспользовавшись подходящим поводом, прочел блестящую лекцию у камня-вазы. Из каких-то соображений подполковнику хотелось, чтобы подчиненные считали археолога его союзником, — и случай с разоружением Шрама отлично сработал в этом направлении, причем еще более укрепил догадки бандитов. Вольно или невольно, а получилось так, что белогвардеец Гамлер и красный Арканов действовали заодно. Словом, совершенно необъяснимая солидарность отца выводила Гамлера из себя: он интуитивно чувствовал, что большевик Арканов не может быть предателем. Тогда чем объяснить то, что он ведет его в тыл красным? Быть может, ведет несколько медленнее, чем следовало бы…

Именно в тот момент, когда мы с отцом съехали с косогора и остановились на берегу реки, у Гамлера шевельнулось подозрение. Он пришпорил жеребца, и тот, перемахнув через вымоину, захрапел над моей головой.

— Господин Арканов, — холодно сказал Гамлер, — вам не кажется, что мы в третий раз подъезжаем к берегу одной и той же реки?

Отец придержал мерина, который и без того попятился от воды, спокойно ответил:

— Нет, не кажется, я это знаю. Кстати, подполковник, здесь нам не переправиться, придется продираться еще версты две вверх по течению: там должен быть перекат. Впрочем, на вашем месте я выслал бы разведку и таким образом убедился бы в том, что экспедиция двигается в желательном вам направлении.

В это время тальник на противоположном берегу раздвинулся, из него к реке быстро выехал всадник. Это был поручик Шрам. Увидев нас, он что-то крикнул, но шум реки заглушил его голос. Тогда поручик принялся ожесточенно хлестать коня по голове, пока не загнал его в воду. Течение мгновенно подхватило всадника и лошадь, понесло их на камни; бедное животное вытягивало морду, фыркало, а поручик, как бешеный, хлестал его плеткой по ушам, глазам.

— Прикажите ему вернуться! — крикнул отец и замахал руками. — Назад! Назад!

Гамлер усмехнулся:

— Напрасно стараетесь, господин Арканов. Он переправится и этим самым…

Он не договорил — случилось то, что и должно было случиться: внезапно почувствовав дно, обезумевшее животное так стремительно рванулось вперед, что Шрам вылетел из седла и, нелепо взмахнув руками, ударился головой о выступающий из воды камень. Водоворот подхватил уже безжизненное тело поручика, закрутил его и, протащив метров пятнадцать, воткнул в корягу. На мгновение показались руки, потом ноги, и поручик исчез.

Все это произошло очень быстро: глупая Кэду выбежала из зарослей в тот момент, когда все было уже кончено. Увидев лошадь Шрама, которая, освободившись от беспокойного седока, плыла к нам, Кэду кинулась было ей навстречу, но тотчас выскочила из воды, обдав поручика Гарта каскадом холодных брызг. Тот неторопливо вынул наган и в упор выстрелил в собаку.

Пуля угодила между ушей. Кэду ткнулась мордой в песок и осталась лежать, вытянув передние лапы, будто притаилась.

ВЫСТРЕЛЫ В НОЧИ

На третий день после смерти поручика Шрама экспедиция вышла к Безымянному ключу и остановилась на большой привал. Солнце еще золотило стволы кедров, на разные голоса щебетали пичуги, над верхушками деревьев в высоком небе медленно плыли белесые облака. Было тихо и спокойно кругом, лишь дремотно журчал родник у корней старого ильма, вывороченного половодьем.

С помощью отца я спешился и, прихрамывая, поплелся к ильму, думая лишь о том, что вот сейчас, сию минуту, уткнусь в ворох листьев и усну как убитый. Я сильно уставал от верховой езды и всякий раз, оказываясь на земле, учился ходить заново: болели все суставы, будто меня долго держали в мешке, мяли, колотили и только потом вытряхивали полуживого.

— Держись, Климент Андрианович, — приговаривал отец, взбивая листовую перину, — держись, и никаких гвоздей.

Помню, в тот день отец был особенно ласков со мной. Он гладил меня по голове и все говорил о том, что вот если бы жива была мама, то мне не пришлось бы совершать экспедиции, научная ценность которой более чем сомнительна. И все утешал меня тем, что, мол, если мы и расстанемся с ним когда-нибудь, то очень ненадолго. Я слышал его сквозь дрему и блаженно улыбался, вытянувшись во весь рост.

Подошел Гамлер, и мне расхотелось спать.

— А, вот вы где устроились! Если позволите, я посижу с вами, — оказал он и уселся на корень. Некоторое время он сосредоточенно раскуривал сигарету, потом заговорил, блуждая ласковым взглядом: — Андриан Ефимович, а ведь вы так и не ответили тогда на мой вопрос. Какую истину вы имели в виду? Только откровенно, Андриан Ефимович. Мы с вами так далеко зашли, что у нас нет оснований не доверять друг другу: сами события на какое-то время сделали нас союзниками.